Джон Гришем - Адвокат

Я отыскал в газете раздел частных объявлений и принялся изучать предложения о сдаче жилья внаем.

Нужно будет уплатить последний месячный взнос в четыреста восемьдесят долларов за “лексус” и продать красавца. Взамен купить какую-нибудь колымагу, застраховать на максимальную сумму и дождаться, пока кто-то из будущих соседей не угонит ее. Если мне приспичит снять приличное жилье, то на аренду уйдет большая часть зарплаты.

Устроив обеденный перерыв раньше обычного, я два часа разъезжал по центральным районам в поисках приемлемого чердака. Самой дешевой оказалась голубятня за тысячу сто в месяц. Для адвоката с Четырнадцатой улицы цена неподъемная.

По возвращении я обнаружил новую папку. В самом центре стола. Стандартный размер, плотный белый картон и никаких помет. Внутри на скотче у левой створки два ключа, у правой – отпечатанная на компьютере записка: “Верхний ключ – от двери Ченса, нижний – от стеллажа у окна.

Снимешь копии и вернешь на место. Осторожнее, Ченс крайне подозрителен”.

По привычке без стука вошла Полли – тихо, словно призрак. На меня ноль внимания. Мы проработали вместе четыре года, день назад она сказала, что мой уход для нее катастрофа. Ага, катастрофа. Не позже следующей недели получит нового начальника и будет любить его, как меня.

Очень милое создание, чья судьба меня нисколько не беспокоит.

Я захлопнул папку. Полли склонилась над коробками, похоже, не заметила ее. На посту моя бывшая секретарша и мышь мимо не пропустит. Как это в кабинет проник Гектор? Или кто-то другой?

Полли вышла.

Пожаловал Барри Нуццо – для серьезного, по его словам, разговора. Закрыв за собой дверь, он принялся расхаживать вокруг коробок. Обсуждать причины своего увольнения мне не хотелось, я поведал ему о Клер. Супруга Барри тоже была родом из Провиденса, в Вашингтоне подобным совпадениям почему-то придавали большое значение. Поначалу мы ходили друг к другу в гости, потом жены наши к дружбе семьями остыли.

Вид у Барри был недоуменно-печальный, но вскоре ему удалось взбодриться.

– Тяжелый месяц у тебя выдался, Майк. Мне очень жаль.

Мы вспомнили старые добрые времена, тех, кто работал с нами и кого уже нет. О Мистере не было сказано ни слова, даже за кружкой пива. Это удивляло: два друга вместе смотрели в лицо смерти и вдруг так углубились в дела, что не смогли выкроить часа для обмена впечатлениями.

Похоже, момент наступил: Барри то и дело спотыкался о коробки. Я понял, ради какого разговора он пришел.

– Прости, я подвел тебя.

– Оставь это, Барри.

– Нет, правда. Я должен был быть рядом.

– Почему?

– Но ведь ты сошел с ума. – Он рассмеялся.

Я прикинулся, что оценил шутку:

– Да, слегка тронулся, но пройдет.

* * *

– Честное слово, до меня доходили слухи о твоих проблемах. Я пытался отыскать тебя на прошлой неделе, но ты пропал. А потом навалились дела, пришлось торчать в суде, сам знаешь.

– Знаю.

– Ей-богу, Майк, мне очень жаль, что я был далеко.

Прости.

– Забудь.

– Каждый из нас тогда ничего не соображал от страха, но ты-то запросто мог получить пулю в лоб.

– Погибнуть могли мы все, Барри. Рывок проводка, неточный выстрел – бум! Не стоит к этому возвращаться.

– Последний, кого я видел, когда полз к двери, это был ты – на полу, в крови. Я думал, ты умер. Мы вывалились в холл, к нам с криками бросились люди, а я ждал взрыва.

Нас потащили к лифтам, кто-то срезал веревки, я обернулся. Полисмены как раз поднимали тебя. Я запомнил кровь.

Я слушал. Пусть Барри выскажется, пусть успокоит совесть. Потом сможет доложить Рудольфу и остальным, что пытался образумить меня.

– И пока мы спускались, я все время думал: жив ли Майк, не ранен ли? Никто не знал. Прошло, наверное, не меньше часа, прежде чем стало известно: ты в порядке. Я собирался позвонить тебе из дому – дети помешали. Да, я должен был позвонить.

– Брось, Барри.

– Мне очень жаль, Майк.

– Хватит, прошу тебя. Все позади, все хорошо. Сейчас уже ничего не исправишь.

– Когда ты понял, что не сможешь остаться?

Я задумался. По-настоящему до меня дошло это в воскресенье, когда Билл откинул простыню и я увидел безмятежно-спокойное лицо Онтарио. В тот момент в городском морге я стал другим человеком.

– В выходные. – У меня не было желания уточнять, да Барри и не нужны были уточнения.

Он с сожалением покачал головой, будто маясь чувством вины за мои коробки. Я утешил его:

– Ты не смог бы остановить меня, Барри. Никто бы не смог.

Он утвердительно кивнул – понял. Когда смотришь в лицо смерти, время исчезает и происходит переоценка всего того, чем люди привыкли дорожить: Бога, семьи, друзей.

Деньги оказываются на заднем плане. Фирма с карьерой опускаются на дно.

– А что у тебя, Барри? Как обстоят дела?

Похоже, на дне фирма с карьерой пребывали недолго.

– В четверг состоялось первое заседание суда. Мы как раз занимались подготовкой к нему, когда в конференц-зал вломился Мистер. Просить судью о переносе было нельзя, начала процесса клиент ждал несколько лет. Кроме того, ты знаешь, никто из нас не пострадал, физически, во всяком случае. Мы рванули вперед, как спринтеры, с низкого старта, и уже не сбавляли скорости. В известном смысле процесс оказался для нас спасением.

Это точно. В “Дрейк энд Суини” работа была спасением.

Недели две назад я сказал бы то же самое.

– Отлично. Значит, у тебя все в порядке?

– Ну конечно.

Барри занимался судебными исками, и кожа у него была слоновья, а наличие трех детей защищало от авантюр вроде той, в которую пустился я.

Бросив взгляд на часы, Барри заторопился. Мы обнялись и, как положено, пообещали не терять друг друга из виду.

Я смотрел на папку и оценивал ситуацию. У меня есть ключи. Их передача не является ловушкой – врагов в фирме у меня нет. Дело о выселении существует и находится у Ченса, в стеллаже у окна. Есть шанс заполучить досье и остаться непойманным. Снять копию не слишком долго. Документы вернутся на место, и никто ни о чем не узнает.

Самое важное: добытая информация неопровержимо докажет вину Ченса в гибели Онтарио и его родных.

Я коротко записал соображения в блокнот. Изъятие чужого досье означает немедленное увольнение. Для меня это не актуально. Равным образом наплевать, если кто-то застигнет меня в кабинете Ченса с невесть откуда взявшимися ключами.

Самую большую трудность представляло копирование.

Во-первых, дел меньше двух сантиметров в толщину у нас не существовало, это около ста страниц, если переснимать каждый документ. Несколько минут сшиваться у ксерокса опасно. Копии делают секретарши, иногда помощники, но отнюдь не юристы. Во-вторых, аппарат последней модели, сложный, без проблем мне с ним не справиться – обязательно начнет жевать бумагу. Придется к кому-нибудь обращаться за помощью, что исключено. В-третьих, согласно заложенной в ксероксе программе каждая копия регистрируется (стоимость работы юрист включает в счет клиента).