Шон Хатсон - Мертвая голова

— Неужели вы не можете справиться в одиночку? — раздраженно спросила Денис Шо.

— Просто у меня есть более важные дела, чем расхаживать здесь в форме вашего служащего, пытаясь узнать, кто стащил кошелек или перстень у какого-то богатого ублюдка. Мой человек уже сегодня будет здесь. — Он направился к двери. — И не беспокойтесь, я позабочусь, чтобы он не носил джинсы.

Швейцар в форме с галунами бросил быстрый взгляд на Райана, выходившего на улицу, и заторопился открыть двери кому-то другому, также выходящему из гостиницы.

Развязывая галстук и запихивая его в карман, Райан наблюдал за появившейся из дверей пожилой дамой, которая старалась быть грациозной в эту страшную жару. Почему она в мехах при такой погоде и в середине дня, Райан мог только догадываться. Она величаво прошла мимо него, оставляя запах духов и косметики, и направилась к «мерседесу».

Детектив понаблюдал, как шофер и швейцар наперебой устремились открыть ей дверцу и как она карабкается в машину. Потом покачал головой и пошел своей дорогой. Выйдя из-под тени навеса, он угодил под прямые лучи осатаневшего солнца.

Пикадилли, как всегда, задыхалась от напряженного движения. В этом пекле, наполненном ядовитым угарным газом, он почувствовал дурноту. Пот пропитывал его рубашку. Мимо прошла парочка, оба в шортах и майках. Плечи и руки мужчины сильно обгорели. Женщина держала в руках небольшую карту центра Лондона. Чертовы туристы, подумал Райан и чуть не столкнулся с возбужденной женщиной, толкающей перед собой коляску с близнецами.

Райан не успел открыть рот, чтобы извиниться. Женщина с ходу отчитала его: надо смотреть, куда идешь. Он удивленно поднял брови, глядя, как она величавой поступью шествует со своей коляской сквозь толпу на тротуаре.

Вокруг сновали люди с красными от жары лицами. Он кашлянул и почувствовал боль в груди. Ворча себе под нос, он продолжал свой путь. И все-таки странно, что никак не проходит эта дурнота. Спускаясь по Беркли-стрит мимо гостиницы «Холидей», Райан на секунду остановился в раздумье и направился к главному входу. Почувствовав еще один приступ боли, он ругнулся. Наверное, надо посидеть где-то и подождать, чтобы прошла эта чертова боль. Прийти в себя. Такое уже не раз случалось с ним за последние недели. И проходило.

Он пересек вестибюль гостиницы, улыбаясь очень привлекательной администраторше. Она ответила ему тем же и даже чуточку покраснела.

Он прошел в бар, сел за столик у окна и положил пиджак рядом на стул.

В баре была приятная прохлада и тишина. Кроме Райана, там сидели только двое посетителей. Они о чем-то увлеченно беседовали.

Он откинулся на спинку стула и вытер со лба пот. Обернувшись, он случайно увидел свое отражение в зеркальной стене справа и удивился тому, насколько он сейчас бледен. Боль все еще сдавливала грудь. Какая-то колющая боль в грудной клетке. Райан попытался сделать глубокий вдох и сморщился. Подошел бармен.

Райан заказал апельсиновый сок и полез в карман за сигаретой. Ему явно полегчало. Боль, кажется, стала утихать. Если бы только прошла эта проклятая дурнота!

Когда принесли сок, он залпом выпил половину и заказал еще, глубоко дыша с закрытыми глазами. Это, наверное, жара, рассуждал Райан. Он ведь почувствовал себя так скверно только в последние две недели, когда началась эта жара.

Да, это все от жары.

Райан попытался прогнать мысли о боли и сконцентрировать внимание на деле «Роэлтон». Он вынул из внутреннего кармана пиджака черную книжечку и пролистал ее в поисках нужных телефонов. Он не спеша водил пальцем по списку имен. Каждый из этих людей в прошлом работал на него. Их было около двенадцати, и это были люди, которым он доверял. Бог свидетель, таких всегда бывает немного. Он выбирал человека для работы в гостинице. Все они бывшие полицейские, судебные приставы, детективы. Каждый из них имел где-то постоянную работу, но они соглашались на предложения Райана, потому что он хорошо им платил. Райан нашел подходящую кандидатуру и отметил про себя, что этому человеку он позвонит, когда вернется в офис. Он спрятал книжечку в карман, и тут его затрясло от кашля.

— Черт, что же это такое, — ворчал он, прикрывая рот рукой.

Вновь появилась боль. И головокружение.

Он заставил себя подняться и поплелся в туалет. Распахнул дверь и бросился к раковине. Яркий свет отражался в белом кафеле. Эта белизна ослепила Райана. Он наклонился и на ощупь открыл кран с холодной водой.

Подняв голову, он увидел в зеркале, что ужасно бледен. Лицо восковое, как у мертвеца.

Он набрал в горсть воды и плеснул в лицо. Холодная вода приятно освежала.

Выпрямившись, Райан снова закашлялся и сплюнул.

Слюна была густой от крови.

Он уставился на пунцовый комок и следил, как это сползает по белому фаянсу, оставляя красный след. Он открыл другой кран и смыл все это, набрал в рот воды и прополоскал его. Потом осторожно кашлянул и сплюнул в раковину.

На этот раз крови не было.

Головокружение стало проходить. Он глубоко вздохнул и вытер лицо бумажным полотенцем.

Райан стоял перед зеркалом, поправляя рукой волосы, и глядел на темные круги под глазами.

Он думал про кровь.

— Ну и черт с ней, — буркнул он, все еще рассматривая свое отражение. Потом закрыл краны, сделал два больших вдоха и выдоха и направился к двери.

Сейчас он допьет сок, возьмет такси и поспешит в офис. Его ждут дела.

— Я бы убил подонка.

Брайан Уэбстер снова уселся на стул и провел руками по бедрам. Он знал, что за ним наблюдают, и делал вид, что не обращает на это внимания.

— Каждый вечер он приходил домой пьяный, — продолжал Брайан Уэбстер. — У него никогда не было работы, но он всегда находил деньги на выпивку. Сколько себя помню, он всегда был пьян. Когда я был маленьким, я его почти не видел. Мама укладывала меня и брата спать, а он, приходя домой, будил нас. Мы слышали, когда он появлялся. С криком, с руганью, швыряя вещи. И когда ему надоедало бить тарелки и чашки, он принимался за мою мать. Я не понимал, как она могла мириться со всем этим. Она знала, что идут разговоры про нее и ее мужа, но почему-то это ее не волновало. Я всегда жалел мать, но с годами, становясь старше, начал на нее злиться.

Помню, на мой день рождения, когда мне исполнилось двенадцать лет, она испекла пирог. Ко мне пришли друзья, человек десять, но мой папаша заявился пьяный и все испортил. Потом он ударил мать. Она две недели ходила с синяком под глазом — так сильно он ее стукнул. Я любил фантазировать, какой была бы наша жизнь без него. Мне хотелось, чтобы он умер. Вообще, все что угодно, лишь бы я, моя мать и брат жили спокойно. Позже, когда мне стукнуло шестнадцать, он стал придираться и ко мне. Он говорил, что я уже мужчина и должен научиться постоять за себя. Когда он бил мать, я очень хотел за нее заступиться. И помню, как возненавидел себя за то, что боюсь его и не защищаю мать. И это злило меня еще больше. Мне было четырнадцать, брату двенадцать. Мать могла бы уйти от него. И мы ушли бы с ней. Как-нибудь прожили бы. Но она оставалась с отцом. Она все сносила молча. Когда я говорил ей, что она должна бросить его, мать обычно повторяла, что он не виноват. Я не верил этому. Он приходил домой и каждый день избивал ее, а она говорила, что это не его вина. Но никто же не заставлял его торчать в пабе каждый день.