Мартин Сутер - Small World

В этот вечер она попросила своего внука сопровождать ее. За едой она открыла Урсу, что серьезно подумывает о том, чтобы передать ему руководство компанией «Koch-Electronics». За десертом (яблоко для нее и «крем-брюле» для него) она завела разговор о Симоне, и, удостоверившись, что он уловил, какова взаимосвязь между обеими темами, она перешла к разговору о Конраде Ланге.

— Он беспокоит меня, — доверилась она ему.

— Ты беспокоишься за Кони?

— Не за Кони, а из-за Кони. Я не хочу, чтобы он навредил нам.

— Каким образом такой, как Кони, может нам навредить?

— Своим длинным языком. Рассказами про старое.

— А про старое есть что рассказать?

— Он способен выдумать что угодно.

Урс пожал плечами.

— Собака лает, а караван идет. Эльвира улыбнулась.

— С Урсом во главе.

Она подняла свой стакан с минеральной водой. Урс налил себе остатки бургундского. Они чокнулись.

— Помимо всего прочего, он все равно скоро сопьется до смерти.

— На это его карманных денег ему не хватит, — сказала Эльвира Зенн. На следующее утро она распорядилась, чтобы Шеллер увеличил Конраду Лангу его недельный лимит на карманные расходы —с трехсот франков до двух тысяч.

В первый вечер Конрад и Розмари немножко пококетничали друг с другом, как, впрочем, делают все при первой встрече. Каждый из них старался показать себя с лучшей стороны, они рассказывали о своих успехах, опуская случившиеся у них неудачи.

Сейчас, в их второй вечер, все складывалось иначе. Розмари встретила его по-домашнему непринужденно, предложила ему помочь ей накрыть стол и удивилась, сколько искусства и умения он проявил при этом. Она наполнила бокалы французским вином, и они поднялись на террасу. Был мягкий вечер, в воздухе пахло весной, отсветы огней лежащего на противоположном берегу озера качались на воде, а из окна под ними ветерок доносил звуки рояля.

— Шопен, ноктюрн No 1 сочинение 9, си-бемоль, — произнес Конрад. Розмари краем глаза посмотрела на него.

Они ели чуть бурый рис, который слегка переварился, и семгу, получившуюся суховатой. За бокалом белого вина Конрад забыл о своей сдержанности. Он все откровеннее и без прикрас рассказывал ей о своей жизни. В какой-то степени она понимала, о чем он говорит: в кругах ее первого мужа ее тоже терпели как досадный привесок.

Незадолго перед тем, как часы пробили полночь, Конрад открыл Розмари одну из своих сокровеннейших тайн. Он сел к роялю в ее гостиной и сыграл партию правой руки того ноктюрна, который они слушали на террасе несколько часов назад. Потом сыграл его левой.

— А теперь обеими вместе, — улыбнулась Розмари.

И тогда Конрад рассказал ей о своей трагедии несостоявшегося пианиста.

В час ночи она села рядом с ним к роялю и сыграла аккомпанемент левой руки к «Элизе» Бетховена. Не без ошибок, но это подвигло его на то, чтобы открыть ей свою последнюю тайну: правду о его финансовом положении на сегодня. О полной зависимости от Кохов. «Я просто в дерьме!»

На следующее утро Конрад Ланг проснулся в постели Розмари Хауг и не мог вспомнить, что было вчера.

Конраду не терпелось расспросить Розмари, что же произошло прошлой ночью. Но не хотелось предстать в роли гимназиста, который спрашивает после первого раза: «Ну и как я тебе?» Так что он вышел от нее со смутным чувством, но несколько успокоенный тем, что она снова пригласила его на вечер. Весь день он провел в своей квартире, тщетно ломая голову и стараясь вспомнить хоть что-то из прошедшей ночи. Точно в назначенный срок, с розой на длинной ножке, он появился вечером у нее. Она приветствовала его коротким поцелуем, взяла розу и пошла с ней на кухню, чтобы налить в вазу воды.

— В холодильнике стоит бутылка белого вина, или ты предпочитаешь красное? — крикнула она через плечо.

— А вода у тебя есть? — спросил Конрад, погруженный в свои мысли.

— В холодильнике. — Розмари обтерла вазу и внесла ее в гостиную. — Если ты будешь пить воду, то и я тоже, — сказала она, проходя мимо него. Она поставила розу на накрытый стол. Конрад вошел с бутылкой минеральной воды в руках и налил ее в два фужера до краев.

— За здоровье, — сказал он и протянул ей фужер.

— И поэтому — воду? Они выпили.

— Нет, за память! Память важнее. — Он дернулся. — Я никак не могу вспомнить, что было прошедшей ночью.

Розмари посмотрела ему в глаза и улыбнулась.

— Жаль.

На следующее утро Конрад Ланг возвращался берегом озера в город. Утро было свежим и прохладным. На каштанах показались первые светло-зеленые побеги. Уже цвели крокусы.

За весь вечер Конрад не выпил ни капли, и память сейчас его не подводила — он прекрасно помнил все, что было в последние часы. Редко когда он чувствовал себя так хорошо. Может, только один-единственный раз в мае I960 года на Капри. Но тогда он был молод и влюблен. Они шли по Средиземному морю на «Tesoro», старомодной моторной яхте красотки Пьедрини. Группа богатых молодых людей со всего света, ощущавших себя светской богемой. В том году на экраны вышла «Сладкая жизнь» Феллини, фильм поразил их воображение, став примером для подражания. На Капри они подошли к берегу, решив шикарно повеселиться в том самом месте у крутых скал, откуда Тиберий сбрасывал во время оргий юношей в море. А пикник устроить в саду живописной исторической виллы «Лисий», построенной шведским графом Ферзеном, поэтом-романтиком, в стиле его стихов «Юность любви».

Томас жил, пока яхта стояла, вместе с другими в шикарном отеле на берегу. А Конраду он поручил присматривать за яхтой, что при команде из двенадцати матросов было абсолютно излишней мерой предосторожности. Но Томас в тот момент был безумно увлечен высокомерной, но обворожительной Пьедрини. И Конрад в очередной раз оказался для него помехой. Он, собственно, сам не мог понять, то ли ему обижаться, то ли радоваться, что избавился на какое-то время от этого шумного общества. Он обедал на палубе — его учтиво обслуживал молчаливый стюард в белой ливрее — и поглядывал при этом в сторону гавани. В портовых кабаках мерцали разноцветные огоньки, и море доносило грустные неаполитанские мелодии. Вдруг на него нахлынуло знакомое чувство: опять он находится не в том месте, где все. Там на берегу кружатся пары, раздается звон бокалов, кипит бурная жизнь. А он сидит тут…

Он попросил перевезти его на берег и с нетерпением вышел на променад. В портовых кабаках было много немецких туристов, из граммофонов гремела музыка, а мерцающие разноцветные огоньки оказались грубо размалеванными электрическими лампочками. Он пошел дальше, мимо кабаков, до самого конца пирса. Там сидела молодая женщина, положив на колени скрещенные руки, и смотрела на море. Услышав шаги, она подняла голову.