Сергей Чилая - Виварий

Фрэт поднял голову, чтоб взглянуть на Лорен, и очутился внезапно в незнакомом подвале, душном и влажном от постоянно текущих труб, с низкими сводами, без окон и таким огромным, что закраины тонули в полумраке, и полчищами крыс, притаившихся за стенами и под бетонным полом, которые с появлением бигля насторожились и прильнули к щелям, привычно готовясь к учебной тревоге…

Знакомо пахло эфиром, йодом и работающим электрокоагулятором, прижигающим ткани…Фрэт глубоко втянул в себя воздух, ударивший в ноздри отчаянием и болью, страхом и давними человеческими испражнениями, и совершенно неожиданными запахами дорого табака и одеколона, и посмотрел по сторонам: у дальней стены возле открытой настежь металлической двери в две створки стояли трое в вечерних костюмах, наголо обритых, с наушниками радиосвязи и неуместными уличными башмаками коричневого цвета со шнурками. Они негромко переговаривались, посмеиваясь и поглядывая на изможденную молодую женщину со странно серым лицом в чем-то черном и длинном, похожем на рясу, что сидела неподвижно, прижавшись спиной к стене, выставив вперед непропорционально длинные босые ноги и руки, которыми упиралась в грязный пол, похожая на сильно отощавшего голубоко дога, и неотрывно смотрела на дым сигареты, зажатой стерильным кровоостанавливающим зажимом, которую курил мужчина, примостившийся рядом в неудобном старом кресле с облезшей матерчатой обшивкой…

Мужчина был в хирургических перчатках, вымазанных засохшей кровью, в редкостных недешевых очках с круглой оправой и прозрачном целофановом фартуке поверх голубой рубахи с чуть распущенным узлом толстого галстука в горох. Он что-то говорил женщине, старательно выдувая дым в сторону…, и тут Фрэт увидел на полу подле нее собачий ошейник с маленьким висячим замком на месте застежки и длинную цепь, протянувшуюся к наскоро вбитой в стену металлической скобе…

Он оглянулся еще раз. Мощная бестеневая лампа со встроенной дигитальной камерой освещала операционный стол с дистанционным управлением, подле которого переминались двое в хирургических перчатках без привычных халатов: невысокий темноволосый молодой мужчина, похожий на индейца, — Фрэт тогда подумал: «сoosie», [10]незнакомый еще с этиническими группами, населяющими Россию, — и девушка в майке с надписью «Единственная Россия»… Рядом маленький столик с термостатируемыми контейнерами для транспортировки органов — такие он видел часто у себя в лэбе в Питсбурге — и наркозный аппарат, тоже очень современный, как лампа, фирмы «Medtronicks», многофункциональный, способный поддерживать адекватную вентиляцию в течение нескольких суток не хуже собственных легких… Человек на столе был накрыт простынями, густо пропитанными кровью, там, где широко была вскрыта брюшная полость…

— Очень большая кровопотеря, — подумал Фрэт. — Так они могут потерять его, — и стукнул толстым хвостом об пол…

— Ни у тебя, ни у нас нет выбора, Принцеса, — сказал мужчина, не обращая внимания на бигля. — Давно знаю зачем тебе понадобился человечий эмбрион и как, и куда ты вшила его тому старому еврею, что враз захорошел и стал выздоравливать волшебно, презрев привычные законы патофизиологии… По несчастию однако попала ты в судебные жернова государства нашего… Следователь-важняк за тобой охотится… Чтоб избавиться от него есть одно средство: исчезнуть навсегда… Только вот рука не поднимается… Пожалуй, послужишь еще науке… телом своим прекрасным… и органами… Вторую неделю реципиента ждем… Иди найди такого с четвертой группой крови да еще резус-отрицательного… Разве что, кто из дворян, соплеменников твоих, загибаться станет от почечной недостаточности… Молчишь? Похоже, упорство — твое главное качество после породы высокой и красивых ног… Этот парень, — он кивнул в сторону операционного стола, — уже почти разобран… С тобой, возможно, скоро сделают то же самое…

Мужчина все говорил и говорил излишне нервно, будто боялся замолчать. Потом докурил, расстегнул зажим и раздавил выпавшую сигарету туфлей.

— Не могу выпустить тебя отсюда…, — сказал он устало и покорно. — Слишком далеко все зашло… — Встал, подошел к молодой женщине и глядя мимо куда-то, чтоб не встретиться случайно взглядами, добавил: — А ты, похоже, и не рвешься отсюда особенно… и идешь на Голгофу, как на праздник…

— Кравыт сылна, Анатолы Барысыщ! — раздалось у него за спиной с сильным акцентом.

— Пусть кровит, Султан! — Мужчина сразу забыл о женщине и легко двинулся к операционному столу: — Как только удалим сердце, кровотечение прекратится… Сечете, коллега?

— Да. Канешна, сэчем, — Голос ассистента выдавал волнение. — Будэм дэлат стэрнатамию?

— А как иначе забрать сердце? Боковые доступы не проходят: не подберемся к сосудам… . Углуби наркоз, Валюн! — Мужчина в очках повернулся к анестезиологу. — Счас торакотомию заделаем и порядок…, а грудину рассечем поперечно… и времени поменьше понадобится… Готовь самый большой ранорасширитель, Сашенька! — сказал он и женщина в майке с лейблом «Единственная Россия» зашевелилась, перебирая инструменты на маленьком столике в ногах…

Завизжала электропила, запахло подгоревшей костной мукой… Они молча работали, трудно рассекая грудину тупой пилой, а потом отделяя от нее переднее средостение…

— Ему теперь по-фигу, что ребра полетят…, — сказал хирург и стал крутить ручку ранорасширителя. Рана медленно растягивалась и в наступившей тишине отчетливо слышалось потрескивание ломающихся ребер, будто кто-то большой и тяжелый шел по валежнику. Фрэт вспомнил медведя и мурашки побежали по спине….

За дверью раздался невнятный шум. Его сменил басовитый лай, заглушивший быстротечные крики. Дверь, сдерживаемая снаружи, распахнулась и в подвал ворвались две собаки: здоровенная черная дворняга, размером с молодую корову, отливающая вороненной сталью боевого оружия и песочного цвета боксер с сильно загнутой кверху короткой мордой в глубоких кожных складках, почти достигающей лба… Они встали по бокам лестница и замерли, забывая переступать от нетерпения ногами…

— Давай контейнер, Султан! Открывай… шевелись…, — негромко командовал ассистеном Анатоль Борисыч, не обращая внимания на собак… — Ты хирург, братец, твое дело хирургия… Меня так учили: даже если пожар или землетрясение… ты не должен отходить от больного… черт… от донора… от стола…

— Конечно! — кисло пошутил анестезиолог, стараясь побороть страх: — Ни шагу! Мы ведь действуем в соответствии с заповедью врачебной: Non noceo! [11]

Хирург дернулся, удивленно посмотрел на коллегу и стал погружать в пластиковый мешок с консервирующим раствором отсеченное сердце с отмытыми от крови коронарными сосудами, похожее на кусок телятины. Затянув пакет, он опустил его в контейнер, разогнул спину и, оглянувшись по сторонам отрешенно, заметил: