Дэвид Боукер - Смерть, какую ты заслужил

– Вопрос в том, – тихо и размеренно произнес Пономарь, – кто окажется таким дураком, чтобы меня предупреждать? Меня, Малькольма Пономаря. Это же я – гад, который других гадов предупреждает.

Пономарь перевел взгляд на пуделя Везунчика. Из пасти пса свисала поблескивающая ниточка слюны.

Пономарь небрежно разжал пальцы, давая упасть жутковатой добыче. Везунчик схватил нос на лету и проглотил, не жуя.

День пришел как проклятие, а Злыдень все не возвращался. Билли решил, что с него хватит, что он едет домой. И плевать на последствия. Ну и что, что Стив пощадил ему жизнь? Зачем вообще пытался ее отнять? Этот холодный, жуткий мужик лишь едва-едва походил на мальчика, которого Билли знал и любил. Это был заанастезированный, утративший способность чувствовать отморозок, убивающий людей за деньги. Билли ничем ему не обязан.

А потому с чувством сродни ликованию Билли выковылял в предрассветное утро и огляделся по сторонам. Он не смог найти одежду, которая была на нем в ночь нападения, и потому натянул шмотки не по росту, которые позаимствовал у Злыдня.

От земли поднимался пар. В окрестных деревьях истошно щебетали птицы. В дальнем углу поля мирно паслись две престарелые лошади. Толкнув железную калитку, Билли оказался на широком проселке, который шел через поля. В какую сторону пойти? Направо или налево? Он выбрал налево. С тех пор как ребенком он прочел «Дьявол вышел на охоту», он всегда предпочитал ходить налево. Может, это объясняет, почему, как сказал бы автор этого романа, его всегда преследовали «адские неудачи»?

Продвигался он медленно – плохо гнулось колено. Минут через шесть показались первые строения. Он миновал ферму. Где-то залаяла собака. К ней присоединилась вторая. Слева от него тянулся широкий, полыхающий одуванчиками луг, который рассекала надвое узкая тропка. Картина была как из детской книжки.

Весь пейзаж казался мучительно знакомым. Внезапно Билли охватило облегчение. Он точно знал, где находится. Он возле чеширской деревушки Олдерли-эдж. За деревьями стоит паб под названием «Чародей», где они с Никки напились в их первый совместный уик-энд.

Рядом с пабом проходило шоссе, ведущее в саму деревню, где есть телефоны, железнодорожная станция, возможно, даже такси. Подгоняемый близостью свободы, Билли двинулся напрямик через луг. Утренний воздух был удивительно сладок. Потом он посмотрел налево и увидел, что к нему с невероятной скоростью несется высокая фигура.

– Куда это ты собрался?

На свежевыбритой голове Злыдня блестел пот. Спокойные светлые глаза всматривались ему в лицо. Он словно бы жалел Билли, что он такой глупый.

Они стояли на Эдж, скалистом обрыве с видом на Чеширскую равнину. У них под ногами расстилались леса, вниз обрывалась тошнотворная, головокружительная стена. Билли пришел сюда без сопротивления и споров, вел себя так, будто Злыдень прибежал к нему на утреннюю прогулку.

– Я же сказал. Разминаю ногу.

Схватив за плечо, Злыдень развернул его, вынуждая встретиться взглядом.

– Лжешь.

– Ладно, лгу, – вздохнул Билли. – Знаешь, почему? Потому что хочу вернуться к прежней жизни. Пусть она была никуда не годная, но моя. Я годами старался достичь нынешнего уровня безвестности. Я не могу просто взять и бросить все, ради чего так тщетно трудился.

Злыдень молча обдумывал это больше полминуты и наконец сказал:

– Дашь мне год?

– Ты о чем?

– Один год. Спрячешься на один год? В конце этого года сможешь начать с того места, откуда бросил.

– А как же Пономарь?

– С Пономарем я разберусь. Но на это понадобится время. На него работает уйма людей. А я сам по себе. Вот почему я тебя прошу. Один год.

Забыв про жертву, которую предлагает принести ради него убийца, Билли дрогнул:

– Не знаю, Стив. Злыдень вздохнул:

– Лучше решить сейчас, Билли.

– Ты мне угрожаешь? – Билли с трудом сглотнул.

– Я даю тебе выбор. Я ведь тебе доверился, верно? А ты что сделал? Ушел. Зная, что не только твоя жизнь на волоске, но и моя тоже.

– Вот только они не знают, кто ты.

– Пока не знают. Но если доберутся до тебя, то сделают все, что смогут, чтобы меня найти. Поэтому я прошу тебя об этом, как человек, желавший и желающий тебе только добра. Прямо сейчас, сию минуту дай мне слово, что позволишь спрятать тебя, спрятать подальше от всего и всех, кого ты знаешь, на двенадцать месяцев, начиная с сегодня.

Билли подумал, а не подыграть ли. Но не нашел в себе сил.

– А пошел ты!

Без малейших усилий Злыдень подхватил его под мышки, сделал шаг к обрыву и занес над краем.

Как только под ногами у него оказалась пустота, из Билли разом выветрилось все легкомыслие.

– Ладно, – сказал он. – Ладно.

– Ты мне доверяешь? Билли мог только кивнуть.

Злыдень еще подержал его над обрывом, будто ждал, что он скажет: «Мне легко доверять людям, которые держат меня над пропастью». Но у Билли пересохло во рту и все остроты кончились.

– Обещаю, Стив. Сделаю все, как скажешь.

– Перестанешь звать меня Стивом?

– Ага.

– Один год?

– Один год. Честное-пречестное.

И все это время Билли думал: «Ничего я не обещаю, задница ты сумасшедшая. Да при первой же возможности я от тебя на гребаную милю убегу».

День был солнечный. Пономарь сидел у себя в саду. Мать увезли в больницу на операцию шейки бедра. Он остался один, охранять пуделя. Пономарь баловал себя сигарой во дворике рядом с любимой «вонючкой», крупной, упругой брюнеткой по имени Фиона, которая писала стихи и читала их вслух после секса. Сейчас она листала журнал «Мэри Клэр». Заголовок на обложке гласил: «Женщины, которые поедают собственных детей».

Ее бесстыдные усталые титьки оттягивали шелковое кимоно. Пришел Зверюга, изможденный и мрачный в утреннем свете, его гигантские плечи обвисли под грузом последних событий. Небрежно повернувшись к проститутке, Пономарь сказал:

– Вали отсюда, шалава.

Фиона поглядела на Зверюгу так, будто с радостью бы его расчленила, но, не сказав ни слова, схватила журнал и бросилась прочь. Зверюга даже взглядом не удостоил ни женщину, ни ее титьки – и ту и другие он видел слишком часто.

– Осталось еще уйма тостов с джемом, – сказал Пономарь.

– Нет уж, – отозвался Зверюга.

– Нутро выворачивает, а? Зверюга попытался пошутить:

– Скорее уж наружу лезет, – и, похлопав себя по пузу, опустился на освобожденный Фионой стул. Стул был неприятно теплым.

– Ладно, – отозвался Пономарь. – Вчера я тебя не трогал, потому что знал, ты расстроен из-за Дока.

– Я больше расстроился из-за того, что случилось с его чертовым носом, – горько отозвался Зверюга.