Калеб Карр - Алиенист

Я вышел из коляски; Стиви уже успел окинуть сержанта быстрым взглядом, не сулившим тому ничего хорошего.

– Не обращай внимания, Стиви, – сказал я, вложив в эту фразу максимум благожелательности. – Кожаный шлем отупляет человека. – На этой фразе мальчик слегка ухмыльнулся. – Но я все же не прочь узнать, что я здесь делаю.

Стиви дернул головой в сторону северной башенки и, достав из кармана помятую сигарету, произнес:

– Наверху. Доктор сказал, чтоб вы поднимались наверх.

Я было направился к проему в гранитной стене, но заметил, что Стиви остался рядом с упряжкой.

– Ты не идешь?

Мальчик вздрогнул и отвернулся, вспыхнув сигаретой.

– Я это уже видел. И будет здорово, если больше не увижу никогда. Я подожду здесь, пока вы не соберетесь домой, мистер Мур. Это распоряжение доктора.

Меня охватили мрачные предчувствия, которые только усилились, когда я, повернувшись, направился к дверному проему, где мне преградила путь рука сержанта.

– А вы кем будете, уважаемый, и с какой это радости вас катает Стиви-свисток, да еще в такой час? Вы знаете, что находитесь на месте преступления?

Я сообщил ему свое имя и род занятий, после чего сержант осклабился, продемонстрировав мне впечатляющих размеров золотой зуб.

– А, джентльмен из прессы – и надо же, «Таймс», не меньше! Что ж, мистер Мур, я тоже здесь недавно. Срочный вызов, знаете ли, – надо полагать, у себя им было некому доверить. Зовите меня Эф-эл-и-эн-эн, если угодно, только не делайте потом из меня какого-то жалкого патрульного. Я действительный сержант, сэр. Идемте, поднимемся вместе. А ты, Стиви, веди себя прилично, или полетишь у меня в Рэндаллс что твой плевок, заруби себе на носу!

Стиви отвернулся к лошади.

– Снял бы лучше штаны да побегал, – пробормотал он себе под нос – впрочем, достаточно громко, чтобы сержант расслышал. Тот бросил на него взгляд, исполненный гнева, но, вспомнив о моем присутствии, нашел в себе силы сдержаться:

– Неисправим, мистер Мур. Не представляю, зачем такому человеку, как вы, понадобилось якшаться с этим хулиганьем. Разве что для «контактов с преступным миром», не иначе. Идемте наверх, и смотрите под ноги, там темно, как в чертовой преисподней.

Так оно и оказалось. Я запинался и спотыкался в протяжение всего лестничного пролета, пока не добрался до вершины, где из тьмы выплыли очертания другой «кожаной каски». Это был инспектор с Тринадцатого участка; заслышав нас, он обернулся и выкрикнул кому-то еще:

– Это Флини, сэр. Он приехал.

Лестница привела нас в маленькую комнатку, заваленную козлами, деревянными планками, ведрами заклепок, железными заготовками и проволокой. Из широких окон открывался прекрасный вид на окрестности – за спиной лежал город, а перед нашими глазами простиралась река и высились недостроенные пилоны моста. Дверной проем вел на смотровую площадку, огибавшую башню. Рядом стоял узкоглазый бородатый детектив-сержант по имени Патрик Коннор, которого я помнил еще по предыдущим своим визитам в полицейское управление на Малберри-стрит. Подле него, любуясь видом на реку, сцепив руки за спиной и покачиваясь на носках, возвышалась еще более знакомая фигура – Теодор.

– Сержант Флинн, – сказал Рузвельт не оборачиваясь. – Жуткое дело нас вынудило обратиться за помощью. Боюсь, действительно жуткое.

Мое душевное расстройство только усилилось, когда Теодор обернулся. В его внешности не было ничего необычного: дорогой, с легкой претензией на модность, костюм – такие же он носил в обычные дни: пенсне, что, подобно глазам, скрывавшимся за ним, было, пожалуй, слишком маленьким для такой большой, чуть ли не квадратной головы; широкие усы, нал которыми нависал не менее широкий нос. И, несмотря на это, что-то в его облике казалось слишком странным. И тут до меня дошло – рот. Зубы, всякий день щедро выставляемые напоказ, теперь прятались за плотно сжатыми губами, как будто что-то страшно рассердило его или, наоборот, повергло в смятение. Что-то сильно потрясло Рузвельта.

Смятение его возросло, когда он заметил меня:

– Какого… Мур? Разрази меня гром, что вы тут делаете?

– Я тоже рад вас видеть, Рузвельт, – вопреки собственной нервозности сказал я, протягивая руку.

– Нет, но какого… то есть, извините – конечно, мне очень приятно видеть вас, разумеется, приятно. Но кто вам сказал, что…

– Сказал что? Меня буквально силком привез сюда мальчишка Крайцлера. Согласно его приказам и без каких бы то ни было объяснений.

– Крайцлер… – пробормотал Теодор со столь несвойственным ему ошарашенным и даже отчасти напуганным видом. – Да, Крайцлер был здесь.

– Был? Вы имеете в виду, что он ушел?

– И еще до моего прибытия. Он оставил записку. И отчет. – Теодор показал мне листок бумаги, до сих пор прятавшийся в его левой руке. – По меньшей мере у нас есть предварительное заключение. Он оказался первым врачом, которого смогли найти. Хотя надежды все равно не было…

Я положил руку ему на плечо.

– Рузвельт. Что случилось?

– Осмелюсь заметить, комиссар, если по правде, я б тоже был не прочь это узнать. – с отталкивающим подобострастием добавил сержант Флинн. – Так уж выходит, что нам в Пятнадцатом редко удается выспаться, и чем быстрее я…

– Очень хорошо, – сказал Теодор, беря себя в руки. – Как у вас с желудками, джентльмены?

Я ничего не ответил, Флинн отпустил какую-то нелепую шутку насчет разнообразия отталкивающих зрелищ, встречавшихся ему в жизни, но Теодор не был расположен к шуткам. Он показал на выход к смотровой площадке. Детектив Коннор уступил нам дорогу, и Флинн первым устремился наружу.

Первой у меня в голове пронеслась мысль, что, несмотря на мою взвинченность, виде площадки открывается еще более необычный, чем из окон башни. На той стороне водной глади лежал Вильямсбург. Некогда мирный поселок, теперь же быстро превращавшийся в суетную часть метрополиса, – ему буквально через несколько месяцев официально предстояло влиться в ряды районов Большого Нью-Йорка. На юге все так же маячил Бруклинский мост, а где-то далеко на юго-западе должны были стоять новые башни Принтинг-Хаус-сквер – под нами же бурлили черные воды реки…

И тут я узрел это.

Странно, сколь долго мое сознание пыталось извлечь какой-то смысл из увиденного. Хотя, возможно, это нормально – слишком много всего было неправильного, не вяжущегося с этим местом, такого… извращенного, что ли. Чего еще можно было ждать от нервной системы?

На площадке находилось тело молодой особы. Я говорю – «особы», поскольку, несмотря на явные физические признаки, указывающие на то, что это был юноша, одежда его (что-то вроде женской сорочки с оторванным рукавом) и косметика на лице утверждали обратное. Он больше походил на девушку, или даже скорее на женщину, причем на женщину так называемой «сомнительной репутации». Руки этого несчастного создания были скручены за спиной, ноги согнуты в коленях, так что лицо упиралось в стальной пол площадки. Больше на нем ничего не было – ни штанов, ни обуви, только одинокий носок, жалко свисавший с одной из ног. И то, что было сделано с телом…