Виктор Каннинг - Письма Скорпиона

Уже начинало смеркаться, когда Лодель вернулся. Он поговорил о чем-то по-итальянски с Джаном, и тот развязал Джорджу ноги.

Тычком Константайну приказали подняться, направили к террасе. Его заставили спуститься по лестнице, толкнули к тропинке, которая вела к морю по склону. Джордж подумал, не устроить ли сидячую забастовку, но решил, что это приведет только к одному – врежут хорошенько по голове рукоятью пистолета.

Спустились к самой воде, взошли на плоский валун. Пока Лодель сталкивал ялик в воду, Джан стоял у Джорджа за спиной с пистолетом в руках. Потом Лодель запрыгнул в лодку и опустил подвесной мотор. Подняв голову, он жестом велел Джорджу забираться в ялик. Ему указали сесть на среднюю скамейку, и Лодель сказал:

– Если вы все-таки хотите ответить на мой вопрос, можно вернуться в дом. Еще не поздно.

Джордж покачал головой. Джан прошел в носовую часть ялика.

– Не пытайтесь выпрыгнуть за борт, – предупредил Лодель, – а то получите несколько пуль, чтобы утонуть побыстрее.

Он завел мотор, вывел ялик с крошечной пристани и в сиреневых сумерках направил его к скале с возвышающимся маяком. Они держались поближе к берегу. Солнце уже зашло, и с моря тянуло холодом. Один луч маяка безуспешно пытался пробить сгущавшуюся тьму.

«Экие чистоплюи, – думал Джордж. – Боятся запятнать кровью дорожку перед виллой. Наверно, меня везут на пляж Пампелон. В его дюнах, ограниченных с суши зарослями бамбука, тянущимися на несколько миль, в такой час в июне уже никого нет». Джордж попытался ослабить веревки на руках, но из этого ничего не вышло. Джан, очевидно, заметил его ухищрения, потому что предостерегающе постучал Джорджу пистолетом по спине.

К ночи ветер окреп, море волновалось, на подножье скалы с маяком накатывали один за другим белые бурунчики.

Джордж оказался прав – его везли на пляж Пампелон. Ялик по-прежнему держался берега – Константайн различал даже пену прибоя. Пройдя вдоль побережья с четверть мили, чтобы миновать, как догадался Джордж, несколько летних домиков, стоящих недалеко от маяка, – ялик повернул к берегу и вскоре врезался в песок. Джан выпрыгнул на сушу и, когда набежала новая волна, продвинул ялик вперед.

Лодель жестом приказал Джорджу выходить. Он повиновался и сразу же оказался по щиколотки в воде. Через несколько секунд ялик вытащили на сушу полностью, а Джорджа вывели на песчаный холм, заставили перейти через его гребень и пересечь вброд узкий ручей, за которым начинались заросли бамбука, где на тысячу ладов пел ветер. Пройдя по тропинке метров пять, они оказались на поросшей кустарником песчаной площадке, со всех сторон окруженной рядами высоких, похожих на перья фантастически гигантской птицы, растений, тревожно шелестящих под ветром.

Лодель грубо развернул Джорджа лицом к себе. Перед Константайном на миг мелькнуло молодое лицо Джана, неясное в свете звезд. Взгляд Джана был устремлен на Джорджа.

– На кого вы работаете? – повторил свой вопрос Лодель ровным, бесстрастным голосом.

– Полагаю, вы попусту теряете время, – ответил Джордж.

И началось. В лицо Коистантайну врезался кулак. Удар был нанесен со знанием дела, с красивой точностью, и Джордж упал бы навзничь, не поддержи его стоявший сзади Джан.

– Меня не интересует твоя болтовня, – сказал Лодель и снова ударил Джорджа кулаком, на этот раз чуть выше сердца. Джану вновь пришлось поддерживать Константайна.

Лодель нанес еще один удар, и ночь вокруг Джорджа стала как бы сгущаться. Джан не смог его удержать. Джорджа уже не били, а пинали. Вскоре сплошная чернота закрыла его сознание, словно бы он соскользнул в туннель с шершавым дном и вот теперь летит по нему все быстрее и быстрее, тело его моталось из стороны в сторону, ударяясь о стенки. И вдруг путешествие по туннелю прервалось. Джордж вывалился наружу, стукнулся обо что-то, остановился и неожиданно увидел все с пронизывающей болью и ясностью.

Над ним склонялись двое мужчин.

Потом раздались слова: «Пора кончать его. Мы только теряем время». Это сказал Джан, и в голосе его прозвучала скука – словно представление, которое он так жаждал видеть, оказалось совсем не интересным.

Затем пронзенные острыми звездами небеса заслонила рука, державшая что-то черное и уродливое. Прозвучал выстрел, за ним еще два и немного погодя два других. Джордж лежал на песке и, теряя сознание, зачем-то считал их. Наконец раздался шестой выстрел, и Джордж полностью отключился.

Константайн пришел в себя и долго не мог понять, сколько прошло времени и что с ним происходит – события разворачивались как в каком-то идиотском фильме, сосредоточиться и вникнуть в смысл которого никак не удавалось, и это злило его.

Джорджа куда-то тащили. Ноги заливало водой. А женский голос кричал, проклиная Джорджа с отчаянием. Почему-то пахло духами «Мисс Диор». Потом вода залила Константайна с ног до головы, так что даже раны на голове заныли от морской соли, и снова были ругательства, и затем очень долго после них Джордж слышал лишь звук работающего мотора. Это был лучший эпизод фильма, и Константайн пожалел, когда он кончился. А кончился он опять криками: какой-то француз кричал что-то о своем катере. Потом голос переменился, в нем вдруг зазвучали сочувственные, почти отеческие нотки, и Джордж догадался, что его ведут, поддерживая под локти.

Проснулся он в три часа ночи. Время он определил точно: открыв глаза, он, благо в комнате горел свет, первым делом машинально взглянул на свои часы. Стекло на них треснуло, но секундная стрелка уверенно двигалась.

Оказалось, он лежит в постели у себя в номере, а свет исходит от ночника на туалетном столике. Все тело одеревенело настолько, что, казалось, пошевелись он, и оно треснет. У изножья кровати стояла Николя в халате. Увидев, что Константайн проснулся, она бросилась к нему.

– Джордж, Джордж… – лепетала она. – Господи, я уж думала, ты никогда не очнешься.

К удивлению Джорджа, Николя нагнулась, положила руки ему на виски и поцеловала в окаменевшее от синяков лицо.

Он прикрыл глаза, расслабился и сказал:

– Вот это мне нравится. А теперь расскажи, что случилось.

– Не сейчас, – ответила Николя и отняла руки. Джордж посмотрел на нее, попытался улыбнуться – ему показалось при этом, что мускулы его лица такие хрупкие, словно сделаны из сахарной ваты, – и попросил:

– Не мешало бы выпить.

– Я уже и так влила в тебя немало коньяку.

– Тогда налей еще рюмочку. Может, хоть она отложится у меня в памяти.

Николя принесла коньяк, села на кровать и помогла Джорджу выпить, приподняв его за плечи. Спиртное возымело действие – мускулы лица перестали казаться хрупкими, зато синяков и болячек как будто прибавилось.