Дэвид Хьюсон - Сезон мертвеца

– Синьор Валена, вы для меня пустое место, – медленно произнес Фальконе, отчетливо выделяя каждое слово. – Я ненавижу вашу пошлую программу. От нее исходит дурной запах, как, впрочем, и от вас. Вы на редкость глупый человек и все еще думаете, что представляете некоторую национальную ценность. А на самом деле ваш реальный вес в обществе сейчас едва ли больше веса пряжки на вашем толстом животе. Неужели вы не понимаете этого?

– Негодяй, – удрученно прошипел Валена и втянул голову в плечи, – мерзавец.

– Ладно, – ответил Фальконе, ехидно ухмыльнувшись, – это не имеет к делу никакого отношения. Давайте вернемся к интересующему нас разговору, если вы, конечно, не возражаете.

Сара прибыла на полицейской машине. Ее встретила Би. Почти ничего не сказав и вообще стараясь не смотреть ей в глаза, Би быстро попрощалась и ушла. Сара поняла: на ферме произошло нечто такое, что вконец разрушило отношения между Марко и его бывшей секретаршей. И дело здесь, конечно, не только в последних выпусках новостей или в личной причастности Сары ко всей этой истории. Би казалась взволнованной, как будто ее ожидали важные перемены в жизни.

Сара приняла душ, немного вздремнула, а потом переоделась в домашнее и уселась перед телевизором вместе со стариком, чтобы посмотреть новости. Но когда пошли сообщения о последних событиях, Марко мгновенно переключил программу. Сара потребовала, чтобы он вернул новости. Старик недовольно поворчал, согнувшись в три погибели в инвалидной коляске, и повиновался. Потом он долго сокрушался по поводу трагической кончины Алисии Ваккарини и радовался, когда комментаторы недвусмысленно указали на причастность к этому убийству некоторых известных общественных деятелей. После окончания новостной программы Марко Коста погрузился в глубокое молчание.

Сара подошла к окну, из которого было хорошо видно место, где чуть не убили Ника. Она долго смотрела на черную ворону, сновавшую вокруг места преступления. У ворот фермы по-прежнему толпилась группа полицейских.

– Вы знали ее? – спросила Сара, чтобы как-то нарушить гнетущую тишину.

– Кого? – не понял старик.

– Алисию Ваккарини.

– А... – протянул он, как будто речь шла о каком-то надоедливом человеке. – Мы встречались пару раз. Она показалась мне весьма приятной особой. Но вы должны понять: мы принадлежали к разным поколениям. Сейчас в политике не приветствуются личные связи. А я предпочитаю думать, что у меня есть много друзей вне зависимости от их партийной принадлежности. Эта "Северная лига"... Я никогда не испытывал к ним особого доверия. Эти безмозглые мерзавцы обращались с ней крайне плохо. Что же касается ее симпатий к женщинам, то не вижу в этом ничего дурного. Да и вообще, кого это касается сейчас?

Сара поняла, что целью последней фразы было успокоить ее.

– Марко, не надо подыгрывать мне и делать вид, будто все нормально. Это всегда получается очень глупо. Во всяком случае, мне это не нравится. Прошу вас: не поступайте так в дальнейшем.

Он вылупил на нее бесцветные глаза, на морщинистом лице отразилось удивление.

– Вы хотите сказать, что это было самое обыкновенное любопытство?

– Да, – ответила она, догадываясь, что он все равно не поверит ей.

Он сокрушенно покачал головой:

– Я никогда не понимал подобных поступков, никогда не верил, что можно подвергнуть сомнению прежние взгляды. Где же проходит черта, за которой можно чувствовать себя абсолютно уверенным в своей правоте?

– Я же сказала, это была ошибка.

– Но я говорю вообще, а совсем не о конкретном случае, – возразил Марко Коста. – Сара, нельзя беспечно доверять людям, которые вас окружают. Нельзя быть такой наивной. Ведь так вести себя могут только дети, но им простительно. Лично мне жизнь всегда представлялась в виде картинки, для рассмотрения которой нужны прежде всего точка зрения и глубина проникновения. Примерно так же обстоят дела и в хорошо знакомом вам академическом мире. А вы почему-то считаете, что лучше знать немного обо всем, чем наоборот.

Университет казался ей таким же отдаленным от внешнего мира, как и весь этот город. То же самое она могла сказать и о работе, которая была частью другого человека, непонятного ей, да и нелюбимого.

– Разумеется, – согласилась она.

– В таком случае вы, надеюсь, понимаете, как я отношусь к подобным вещам, – назидательно продолжил Марко. – Поэтому я всегда предпочитаю иметь дело с немногими порядочными людьми, чем общаться с большим количеством негодяев и мерзавцев. И для меня это очень важно, в этом я вижу истинный смысл вещей.

Она огляделась, подумав о том, как бы прервать неприятный разговор. На полке она увидела бутылку с хорошим оливковым маслом и другую – с фруктовым уксусом и решила сварганить овощной салат. Марко подъехал к ней на коляске и положил руку ей на плечо, словно умоляя продолжить разговор.

– Для меня это ровным счетом ничего не значит, – тихо сказал он. – Я был воспитан в таком духе, что могу сделать что угодно. Так что это вполне естественно. Для вас я... – Он задумался на мгновение. – Прошу прощения, Сара, это, конечно, не мое дело, но я должен сказать вам следующее. Я не понимаю, что происходит. Ник, по-моему, тоже. Разумеется, это еще ни о чем не говорит, но ощущение неопределенности вносит сумятицу в наши отношения. Нам всем просто тяжело жить из-за этой неопределенности. Вас никто не собирается судить и никто не осуждает за то, что произошло в последнее время. Просто все озадачены и не понимают, как относиться к последним событиям, вот и все.

– И вы при этом думаете, что заслуживаете каких-то объяснений? – холодно спросила она.

Он сообразил, что зашел слишком далеко.

– Нет, я не это имел в виду. Вы никому ничего не должны. Это ваша жизнь, и вы сами распоряжаетесь ею.

– Совершенно верно.

– Просто я не уверен, что это делает вас счастливой. Вы слишком умны, чтобы быть довольной, и слишком охотно подчиняетесь воле окружающих.

Сара удивленно посмотрела на него, и он понял, что опять перебрал через край.

– А вы что, не знали об этом раньше? – спросила она и, открыв холодильник, налила себе стакан молодого красного вина, которое всегда будоражит кровь. Марко наблюдал за ней, изнывая от зависти. Он сам любил раньше выпить стакан-другой именно такого молодого вина, поскольку хорошо знал его таинственную силу.

– Для вас все очень легко, – тихо сказала она. – Вам все кажется естественным и привычным. Я уже не могу обучиться этому искусству.

– Почему? – возмутился он. – Вы что, единственный человек во всем мире, кто вырос круглой сиротой? Конечно, это очень трудно, и я даже представить не могу, как вообще можно стать нормальным человеком без родителей. Я никогда и никому не пожелал бы оказаться в вашей шкуре. Но это вовсе не значит, что теперь нужно считать себя одиноким и никому не нужным во всей Вселенной существом. Во всяком случае, лично я никогда не ощущал себя заброшенным и не требовал к себе особенного участия от посторонних. И Ник тоже. Мы все живые люди, мы постоянно меняемся, иногда к лучшему, иногда к худшему, но дело не в этом. Да и вы тоже. Ведь до этой трагедии вы были совсем не таким человеком, как после нее, разве не так?