Майкл Маршалл - Соломенные люди

– Чертов ты машиноненавистник, Уорд. – Бобби уже подключал телефонный кабель.

Я оставил его с компьютером, жалея, что выбросил утром сигареты.

Пять минут спустя он покачал головой.

– На главных поисковых сайтах – ничего, на менее известных – тоже ничего, ничего нет и на специализированных поисковиках, которые мне знакомы, включая те, для которых требуются коды доступа.

– Вот тебе и Сеть. Глухонемой оракул, страдающий амнезией.

Я даже не стал делать вид, будто уже не говорил ему этого раньше.

– Это вовсе не означает, что там ничего нет. Это означает лишь, что если наш термин и встречается на каком-то сайте, то он из тех, которые неизвестны поисковым машинам.

– Бобби, нет никаких оснований полагать, будто мы там что-нибудь найдем. Пока еще не все, что случилось в мире, попало в компьютеры. К тому же это всего лишь два слова. Дай сотне обезьян достаточно времени, и одна уж точно сумеет напечатать их намного раньше, чем они воспроизведут "Макбета". Но это не значит, что кто-то обязательно поместит эти слова на какой-нибудь сервер с баннерами и счетчиком посещений, – а даже если и так, почему это обязательно должно иметь какое-то отношение к тому, что было на кассете?

– Есть лучшее предложение?

– Есть, – твердо сказал я. – Бутылка заканчивается, а я устал, и мне хочется еще выпить.

– Это мы сделаем после.

– После чего? Ты уже выяснил, что там ничего нет.

Бобби постучал пальцами по столу, прищурившись и глядя на занавески. Я почти слышал, как крутятся шестеренки у него в голове. Сам я от усталости и выпитого виски ощущал в голове лишь тяжесть и холод. За последние два дня на меня свалилось столько информации, что мне хотелось забыть обо всем, что я знал.

– В доме должно быть что-то еще, – наконец сказал он. – Что-то, чего ты не заметил.

– Только если его спрятали внутри лампочки. Я весь дом перерыл. Ничего там больше нет.

– Все совсем по-другому, когда знаешь, что ищешь, – сказал Бобби. – Ты думал, что ищешь еще одну записку, и зациклился на этом. А насчет видео подумал лишь случайно.

– Нет, – ответил я. – Подумал я о нем потому, что в обстановке дома мне что-то показалось странным. Похоже, моему отцу пришлось...

Я замолчал, встал и начал шарить в сумке от ноутбука.

– Что?

– Я же скопировал его жесткий диск на картридж. Единственное, чего я еще по-настоящему не проверял.

Снова сев на стул рядом с Бобби, я вставил картридж в слот, запустил программу поиска, набрал "соломенные люди" и нажал "ввод". Машина некоторое время жужжала и попискивала.

СОВПАДАЮЩИХ РЕЗУЛЬТАТОВ НЕ НАЙДЕНО.

Я попробовал с одним словом "соломенные". Ничего.

– Ну что ж, вот и все, – сказал я. – Бар нас ждет.

Я встал, ожидая, что он ко мне присоединится. Вместо этого он снова запустил программу поиска.

– А сейчас ты что делаешь?

– Пусть проиндексирует содержимое всех текстовых файлов на диске, – ответил он. – Если эти "соломенные люди" – нечто важное, то вполне возможно, что файла с таким именем и нет. Не каждому захочется чтобы все было столь очевидно. Но слова могут присутствовать и внутри одного из файлов.

Мысль была вполне разумной, и я немного подождал. Скорость доступа у картриджа была хорошая, и весь процесс занял всего несколько минут.

Затем компьютер сообщил: текст не найден.

Бобби выругался.

– Почему, черт возьми, он просто не оставил письмо или еще что-нибудь, где бы говорилось, что он вообще имел в виду?

– Я уже задавал себе этот вопрос миллиард раз, и ответ один – не знаю. Пошли.

Однако он все еще не вставал.

– Послушай, – сказал я. – Я знаю, что ты делаешь это ради меня, и я тебе весьма благодарен. Но за последние сутки я выяснил, что либо мои родители были ненормальными, а у меня когда-то был близнец, либо они были совсем ненормальными и сделали вид, будто он у меня был. Я уже пару дней ничего не ел да еще по глупости выкурил утром сигарету, а теперь хочу выкурить еще сотню и сопротивляюсь из последних сил. Здесь больше мне делать нечего. Я иду в бар.

Он повернул голову ко мне, но взгляд его был устремлен куда-то далеко. Мне уже приходилось видеть подобный взгляд. Это означало, что он даже по-настоящему не слышит того, что я ему говорю, и не услышит, пока ход его мыслей не завершится.

– Увидимся там, – сказал я и вышел.

Помню, в юности я гордился тем фактом, что меня не кусают комары. Если мы отправлялись куда-нибудь на пикник или в поход с классом в неподходящее время года, я обнаруживал, что большинство вскоре покрываются маленькими красными пупырышками, чертовски болезненными, – независимо от того, мазались ли кремами, опрыскивались ли спреями, или закутывались в сетки. Меня же комары не трогали, самое большее я получал один укус, в лодыжку.

Подобный повод для гордости может показаться странным, но когда ты молод, все воспринимается совершенно иначе. Как только ты начинаешь осознавать, что не являешься центром творения, тебе настолько хочется хоть как-то выделиться среди других, что для этого подойдет практически что угодно. Я был мальчиком, которого не кусали насекомые. Обратите внимание, леди и джентльмены, и отнеситесь с уважением: вот идет некусаемый мальчик, антикомариное дитя.

Уже потом, когда мне было за двадцать, я понял, что ошибался. Вполне возможно, меня кусали точно так же, как и всех прочих. Единственная разница заключалась в том, что у меня не было столь сильной аллергической реакции и потому на мне не вскакивали волдыри. Я все равно оставался "особенным" – хотя к тому времени был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что это не такое уж и большое различие, и мне, напротив, хотелось надеяться, что в действительности я не так уж и отличаюсь от других, по крайней мере не в этом смысле. Меня кусали так же, как и остальных, и некусаемый мальчик исчез навсегда.

Сидя в баре и дожидаясь Бобби, я вдруг обнаружил, что не могу избавиться от этих воспоминаний. Моя семья, моя жизнь вдруг стали для меня чем-то таким, чего я не мог понять – словно я вдруг заметил, что всю жизнь видел на заднем плане одно и то же, где бы ни находился, и начал наконец задумываться, не является ли все это одной большой декорацией к некоему фильму.

Собственно говоря, я действительно видел практически одно и то же. После службы в Конторе я так и не выбрался с обочины существования, а после встречи с Бобби осознал это еще более остро. Я занимался понемногу то одним, то другим, в том числе кое-чем незаконным и даже прямо преступным, но по большей части мне даже трудно вспомнить, чем именно. События стерлись в памяти. Я жил в мотелях, ресторанах и аэропортах, читая вывески и объявления, обращенные к людям вообще и никогда не предназначавшиеся лично для меня. Все окружающие казались мне похожими на тех, кого я видел по телевидению, их жизнь была частью некоей истории, моя же, похоже, не имела вообще никакой. По крайней мере та ее часть, которая была связана с моим происхождением, внезапно оказалась безжалостно стерта, оставив лишь неизвестное количество пустых страниц.