Эндрю Гросс - Третья степень

Лемоуз рассмеялся мне в лицо.

– Не знаю никого из тех людей, которых вы только что назвали. Да, мисс Брейлинг когда-то была моей студенткой, но она давно бросила университет. Это ужасное недоразумение, и я намерен вызвать своего адвоката, если вы не соизволите покинуть мой дом.

– Вы арестованы, – снова повторил Молинари и предъявил ему ордер. – Хотите узнать о своих правах, профессор? Могу вам их зачитать.

Лемоуз улыбнулся. Его улыбка была какой-то странной.

– Вы так ничего и не поняли, – тихо сказал он, качая головой. – Очевидно, вы просто не способны понять того, что для многих кажется очевидным. В один прекрасный день вся ваша страна взорвется к чертовой матери. И этот процесс уже начался.

– Может быть, вы скажете нам, кто ее взорвет? – спросила я.

Он молча кивнул, а потом повернулся и показал рукой на своих детей:

– Это сделают они.

Только тогда мы увидели, что сын Лемоуза держит в руке пистолет и, похоже, хорошо знает, как им пользоваться. Глаза у мальчика были такими же ледяными, как и у его отца.

– Я убью вас обоих, – тихо сказал он. – Это доставит мне удовольствие.

– Вам придется иметь дело с огромной армией, которая сейчас только создается, – продолжал Лемоуз. – Они знают, что справедливость на их стороне. В этой армии будут женщины и дети – так много бойцов, мадам инспектор. Подумайте об этом. Третья мировая война уже началась.

С этими словами Лемоуз спокойно подошел к сыну, взял у него пистолет и, направив его на нас, нежно поцеловал жену и детей и прошептал им что-то на ухо. После этого он, не поворачиваясь, вышел из гостиной, закрыл за собой дверь, и в то же мгновение мы услышали шаги быстро бегущего человека. Мы с Молинари удивленно переглянулись. Неужели он надеялся убежать из окруженного дома?

Через минуту в дальнем конце дома хлопнула дверь, а потом раздался выстрел.

Мы побежали на звук и нашли хозяина дома в спальне. Он выстрелил себе в правый висок.

Из гостиной донесся громкий плач его жены и детей.

"Так много бойцов, – подумала я. – Это никогда не закончится. Третья мировая война уже началась".

Чарлзу Дэнко не удалось отравить меня рицином – так сказали мне врачи в больнице Моффит, куда я попала поздно вечером. Они обследовали меня и пришли к весьма утешительному выводу, что смертельный яд не попал в легкие.

В это же время пришла и другая радостная новость. Оказалось, что жизни вице-президента США также ничто не угрожает. Мне сказали, что он лежит двумя этажами ниже и даже общался по телефону со своим боссом в Вашингтоне.

Я провела несколько часов в окружении сложных медицинских аппаратов, опутанная с ног до головы проводами и трубками. При этом на несколько мониторов постоянно передавалась информация о моем кровяном давлении и температуре тела.

Врачи также сообщили, что в пластмассовом баллончике Чарлза Дэнко действительно был рицин и он мог уничтожить несколько сот человек, если бы мы вовремя его не остановили. Рицин попал ему в легкие, и он был обречен, о чем лично я нисколько не сожалела.

Примерно в полдень мне позвонил президент – президент США. Мне поднесли трубку к уху, и я отчетливо услышала шесть раз произнесенное на том конце провода слово "героизм". Президент также добавил, что с нетерпением будет ждать встречи со мной, чтобы лично поблагодарить за отличную службу. В ответ я пошутила, что нам придется подождать, пока не выветрится весь ядовитый запах.

После этого я ненадолго вздремнула, а когда открыла глаза, увидела у своей кровати Молинари.

– Я же сказал тебе: никакого героизма, – сказал он, улыбаясь.

Я виновато заморгала, несколько смутившись из-за обилия трубок и проводов.

– Хорошая новость заключается в том, – тут он хитро подмигнул, – что с тобой все в полном порядке. Так сказали врачи. Они продержат тебя здесь еще несколько часов, чтобы закончить обследование и окончательно убедиться, что твоему здоровью ничто не угрожает. И не надо спешить: за дверью больницы тебя ожидает армия газетчиков и тележурналистов.

– А плохая новость? – с тревогой спросила я.

– Плохая состоит в том, что здесь есть люди, которые хотят научить тебя правильно одеваться для того, чтобы предстать перед теле– и фотокамерами.

– Ну что ж, значит, я стану родоначальницей новой моды, – сказала я и слабо улыбнулась.

Я впервые видела Молинари таким. На нем был военно-морской китель, который очень шел ему, а через руку у него был переброшен форменный плащ. Надо сказать, что в военной униформе он выглядел еще лучше, чем в гражданской одежде.

– Вице-президент быстро поправляется, – продолжил Молинари, – поэтому сегодня вечером я возвращаюсь в Вашингтон.

Я кивнула и тихо сказала:

– Хорошо.

– Ничего хорошего в этом нет, – покачал он головой и наклонился ко мне. – Потому что мне этого не хочется.

– Мы оба хорошо знали, что рано или поздно это должно случиться, – прошептала я, стараясь держать себя в руках. – Тебя ждет твоя работа, твои подчиненные...

Молинари недовольно поморщился.

– Линдси, тебе хватило смелости броситься на преступника, держащего в руке баллон со смертельным ядом, но ты совершенно не готова добиваться того, что тебе нужно.

Я почувствовала, что на глазах у меня выступили слезы.

– Я и сама еще не знаю, что мне нужно.

Молинари положил плащ на кровать, протянул ко мне руку и погладил меня по щеке, стирая слезу.

– Я думаю, тебе потребуется некоторое время, чтобы собраться с мыслями и решить, чего ты хочешь в действительности, готова ли ты к серьезным отношениям.

Он снова улыбнулся и пожал мне руку.

– И запомни: меня зовут Джо, а не Молинари и тем более не заместитель директора. Это касается нас двоих, и только мы сами должны решить, что делать дальше. И не надо пытаться превратить все в шутку только потому, что тебе уже один раз было больно, или потому, что ты потеряла близкого друга. Линдси, я знаю, что это прозвучит банально, но ты заслужила право быть счастливой. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду. Можешь считать меня старомодным.

– Еще каким старомодным, – засмеялась я, подумав, что невольно делаю то, против чего он меня только что предостерег. Мне сейчас действительно было не до шуток. Мне всегда было трудно говорить о том, что творилось у меня в душе.

– Значит, ты уезжаешь и будешь наведываться сюда только от случая к случаю? Как часто?

– Не знаю, – пожал он плечами. – На выступления, конференции по проблемам безопасности... если произойдет очередной национальный кризис...

Я засмеялась:

– Похоже, мы оба не можем удержаться от шуток.

Молинари тяжело вздохнул:

– Линдси, ты должна хорошо запомнить одну вещь: я не какой-то там проходимец. Я сделал свой шаг, теперь все зависит от тебя. Ты должна попробовать.