Цай Цзюнь - Вирус

– Что? Он погубил собственную дочь?

– Нет, просто его судьба могла повлиять на нее. Прошу вас, поверьте мне. Сейчас мне трудно все объяснить. Может быть, когда эта история окончательно выяснится, я поведаю вам ее. Сейчас мне необходимо побольше узнать о Хуан Дунхае. Прошу вас, расскажите мне все, что вам известно.

– Да что ж рассказать-то?

Понятно, что я не собирался расспрашивать эту женщину о ее романтических отношениях в молодости, это было бы просто неприлично. Я пояснил:

– Тетушка, я понимаю, что вам тяжело вспоминать обо всем этом. Я не хочу знать ничего личного. Меня интересует только Хуан Дунхай. Расскажите мне о нем. Умоляю вас.

Женщина помолчала, собираясь с мыслями, и сказала:

– Эти дела давно уже в прошлом, так что я расскажу вам все.

Она посмотрела на фотографию дочери и улыбнулась ей, а потом так же приветливо улыбнулась мне. Она смотрела на фотографию и на меня, как будто в комнате нас было трое и Хуан Юнь была сейчас вместе с нами. Все же мать Хуан Юнь была необыкновенной женщиной.

Она говорила медленно, не спеша:

– Это было в тысяча девятьсот семьдесят шестом году, когда моих родителей объявили правыми элементами и выслали внутрь страны на перевоспитание. Я осталась одна. Тогда я не поехала в горы или в деревню на поселение и не пошла работать на фабрику. Окончив первую ступень средней школы, я поступила в уличную производственную бригаду. Тебя тогда, наверно, еще и на свете не было. Тебе не понять, что такое производственная бригада. Это тяжелая работа: клеить спичечные коробки, паковать пачки бумаги, – утомительная и однообразная.

И вот однажды к нам в бригаду пришел молодой парень, тот самый Хуан Дунхай. Никто не знал, откуда он взялся, потому что в таком месте, как производственная бригада, никто никого ни о чем не спрашивал. Он очень мало общался с людьми, соглашался на любую работу. В производственной бригаде были в основном женщины, поэтому ему доставалась самая тяжелая и грязная работа. По вечерам Хуан Дунхай не уходил домой, а ночевал в маленькой кладовке производственной бригады. Эта хибарка продувалась всеми ветрами, была сырой и холодной. Если заночевать там зимой, можно было замерзнуть до смерти.

Мне стало жалко Хуан Дунхая, и я предложила ему перебраться ко мне. В те дни во всем этом складском доме я обитала одна. Он с радостью согласился и прожил здесь несколько дней. Из вешей у него был только обитый железом кожаный чемодан, закрытый на большой замок.

Хуан Дунхай нянчился с ним, как с какой-нибудь драгоценностью. При мне он ни разу не открывал его. И вот однажды поздно вечером, когда я уже легла спать, он тихонько вышел из дома с чемоданом в руках. Я легла, но еще не заснула и слышала, как он вышел. Мне стало интересно, куда это Хуан Дунхай пошел ночью, и я подбежала к окну. Вот, посмотрите, к этому самому окошку. Если отсюда выглянуть вниз, виден весь наш двор.

Я подошел к окну и действительно увидел двор – пешеходную дорожку, цветущий газон.

Мама Хуан Юнь продолжила рассказ:

– Я увидела, что он вышел во двор, поставил свой чемодан, взял лопату и начал копать яму. Меня разбирало любопытство. В тот вечер луна светила особенно ярко, и я ясно видела, что это Хуан Дунхай. Я продолжала наблюдать. Меня он не замечал и продолжал изо всех сил рыть землю. Копал он несколько часов и вырыл глубокую-преглубокую яму, наверное, в рост человека. В конце концов он опустил в яму свой чемодан, засыпал его землей и очень тщательно утрамбовал, чтобы было незаметно, что здесь недавно копали.

А потом он вышел за ворота. Я решила, что Хуан Дунхай пошел прогуляться перед сном, и уж никак не думала, что он больше никогда не вернется. Через девять месяцев родилась Хуан Юнь. С тех пор я его не видела. Прошло вот уже больше двадцати лет, но никаких известий от него нет.

Я понял, что мать Хуан Юнь о многом умолчала – например, об отношениях, которые связывали ее с Хуан Дунхаем. Ведь не просто из жалости она привела его сюда? Я еще раз посмотрел на фотографию Хуан Дунхая. Он действительно был способен увлечь женщину своей красотой, своей таинственной печалью. Обычно такая загадочная грусть очень привлекает женщин. Впрочем, мне незачем знать об этом. Я выяснил самое главное для себя, остальное – это ее жизнь, и посторонним нет в ней места.

Прижавшись лицом к оконному стеклу, я смотрел на окружающие старый двор здания современных торговых центров, их огромные окна сияли яркими огнями. Внизу был темный двор. Я вдруг спросил:

– Тетушка, а вы так и не поинтересовались, что же было в этом чемодане?

– Нет, я все ждала его…

– А кто-нибудь другой не копал здесь с тех пор?

– Я так и живу здесь, в этой самой квартире. И точно знаю, что у нас во дворе никто ничего не копал. В восьмидесятые годы жильцы с нижнего этажа посадили тут цветы. Видите? Летом наш двор весь в зелени. А то место, где Хуан Дунхай зарыл свой чемодан, если мне не изменяет память, оно под самым большим и высоким чайным деревом. Вон, посмотрите, это дерево как раз сейчас в цвету.

Действительно, я увидел во дворе высокое дерево. Прежде мой папа тоже сажал в своем дворе чайные деревья, теперь они такие же большие. Они цветут ранней весной, сейчас как раз пора цветения. Чайное дерево под окном было сплошь усыпано прелестными фиолетово-красными цветами. Как раз в этот момент какой-то пожилой человек вышел во двор и стал поливать цветы.

В детстве моя семья жила на нижнем этаже, и мы посадили во дворе виноград. Помню, я помогал копать ямки для посадки. Но эти ямки были небольшие – на глубину штыка лопаты. А мама Хуан Юнь рассказала, что Хуан Дунхай в тот вечер вырыл яму в человеческий рост. Я уверен, что нижним жильцам для посадки цветов не требовались такие глубокие ямы.

Я задумался, бесцельно глядя во двор.

– Что с вами? – окликнула меня мама Хуан Юнь.

– Нет, ничего. Простите.

– Все, что я могла рассказать, я рассказала. Что-нибудь еще?

Я понял, что и так засиделся, и начал прощаться. В последний раз я посмотрел на портрет Хуан Юнь и уже подошел к двери, когда мама Хуан Юнь тихо сказала, вроде бы про себя:

– Ворота у нас во дворе никогда не запираются на ночь… А жильцы, которые посадили цветы, ложатся спать не позже половины одиннадцатого.

Я обернулся и улыбнулся ей на прощание. Потом начал спускаться по крутой лестнице. Действительно разумная женщина, она сразу разгадала мои намерения. Семья, ухаживающая за садиком, засыпает рано. Ворота не запираются – значит, поздно ночью я спокойно смогу войти в них. За все это я сказал ей про себя спасибо.

Сейчас три часа пополудни, я брожу по улицам, поглощенный мыслями о закопанном во дворе кожаном чемодане, обитом железом. Одному небу известно, что в нем лежит. Быть может, большая сумма денег? Но тогдашние деньги сегодня уже ничего не стоят. Возможно, там золото или секретные документы…