Сергей Милушкин - Майнеры

Что ж… пока все зрители и участники, включая власти, думают, что шоу – всего лишь тщательно срежиссированный спектакль, можно избавиться от одного из его невольных участников по-настоящему. А потом спихнуть все на организаторов. Почему нет?

– Дмитрий Сергеевич, – произнес он, отчетливо выговаривая буквы, услышав в наушнике беспроводной связи щелчок. – Здравствуйте еще раз. Сожалею, что между нами пробежала черная кошка. Хотелось бы решить возникшие проблемы. Это какое-то недоразумение, умные люди должны идти навстречу друг другу. А я считаю, что вы – очень умный человек.

Сначала никто ему не ответил, потом связь переключилась, он услышал, как Рафик кому-то скомандовал:

– Сделай так, чтобы разговор никто больше не слышал. Вот так. Да. А теперь снимай свое чертово шоу, и… чтобы никто ни о чем не догадался.

– Говорите, Дмитрий Сергеевич, нас никто не слышит.

– Это плохо, – сказал Ларин. – Я бы предпочел, чтобы слышали. Впрочем, сейчас уже неважно. Мои требование просты – через час вы привезете сюда Скокова и Савельеву, взамен получите своего Вадика и ровно к полуночи завершите шоу праздничным фейерверком. С шампанским и устрицами.

Успенский скривился в бессильной ярости. Из-под колес «гелендвагена» вырвался гигантский фонтан брызг, на мгновение он потерял дорогу и чуть не врезался в фонарный столб с покачивающейся на нем гирляндой дорожных знаков. Остановившись, он отдышался. Сердце колотилось. Дворники крутились на лобовом стекле, сметая бесконечные дождевые капли. Успенский смотрел на пустынную трассу. В какой-то момент он чуть не поддался малодушию и не набрал номер полиции – все же там был его сын и к его затылку был приставлен настоящий дробовик. Где-то в глубине, там, где прятался напуганный толстячок из пятого класса, возникла и тут же погасла искра сопереживания, участия, доброты. Он растил Вадима в одиночку и считал, что телячьи нежности (которых и сам был лишен) лишь помешают мальчику стать мужчиной. А раз так – никакого снисхождения. И никакой помощи, тем более от полиции. Они сами разберутся.

– Ладно, – сказал Успенский. – Я согласен. Будь по-твоему, учитель. Если у Вадика будет хоть одна царапина, ты и вся твоя семья пойдете на фарш. На кровяную колбасу. Понял?

Ларин промолчал.

– Я перезвоню через пять минут. – Успенский положил трубку и сразу же набрал Рафика.

– Вызывай охотников, пусть по концовке покрошат его в винегрет. Только не забудь сразу уборщикам позвонить.

– А Вадик? Он его не отпустит просто так.

– Тяни время, мне нужно привезти его дружков, таковы его условия. Когда обменяем, тогда и разберемся. Билеты раскуплены?

– Все до единого.

– Тогда жди.

Достать друзей Ларина – дело не слишком трудное. Вопрос заключался в том, что Скокова, скорее всего, уже нет в живых, и как поступить в этом случае – Успенский-старший понятия не имел. Без этого зубастого ученика, к которому Ларин питал необъяснимую привязанность, обмена не выйдет – это было ясно.

Он набрал номер начальника училища, Гурко.

Длинные гудки. Никто не берет трубку. Шоу смотрит или кувыркается с мальчиками в бане, вонючий педофил. Успенский набрал его еще раз. И еще раз. Безрезультатно.

Следующим позвонил главврачу психбольницы. Этот нудный тип вызывал в нем безотчетный страх своим отрешенным поведением. Его тягучая, внятная до отвращения речь была пронизана специальными терминами, отчего даже здоровый человек рядом с ним чувствовал себя запущенным шизофреником.

– Через двадцать минут мне нужна Савельева. Да, я ее забираю. Распорядись, чтобы ее одели и… что-нибудь успокоительное дайте, только без фанатизма, я тащить ее не собираюсь. Жду у ворот, только без шума.

Главврач не стал спорить, звонивший, на его взгляд, представлял слишком большую опасность даже для самого себя, не говоря об окружающих. К тому же он очень хорошо платил. Через пятнадцать минут двое дюжих санитаров вывели девочку с мутным, ничего не выражающим взглядом. Хоть и не без труда, она сама стояла на ногах, но вряд ли отдавала себе отчет, кто она и куда ее везут. Успенский притормозил у козырька рядом с воротами, где они пряталась от ливня. Махнул рукой, указывая на заднее сиденье. Они молча усадили ее и, не сказав ни слова, исчезли в темноте больничной аллеи, подсвечиваемой одиноким желтым фонарем.

«Одна есть», – подумал Успенский.

Он снова вызвал Гурко. Что-то ему подсказывало, не нужно было связываться с этим солдафоном – то, чем тот занимался в своем училище, даже несмотря на толстокожесть Успенского, вызывало рвотный рефлекс, практически физическое отторжение. Одно дело всадить пулю в лоб или другое место или даже пустить заблудшую овцу на фарш, но это…

Однако как человек дальновидный и прозорливый Успенский вполне допускал, что такого рода услуги могут неожиданно понадобиться даже ему самому – он не молодел, и сердечко порой шалило, печень кривилась от выпивки, а легкие стонали от дыма гаванских сигар.

– Рафик, тебе Мясник не звонил? – он набрал начальника охраны. – Не берет трубку, я забрал девчонку, везу на студию. Сделай, чтобы на проходной никто нас не встречал.

– Не звонил. Насколько я знаю, сегодня у них изъятие. – Он помедлил. – Моему шурину там посылка предназначалась… Он мне звонил, отчего задержка, просил узнать. Волнуется человек, в госпитале ждет. Нехорошо поступает Мясник, обижает нас.

Успенский крепче сжал руль. Похоже, проблемы приобретали реальное очертание. Чем и как объяснить Ларину отсутствие Скокова? Это будет очень трудно сделать. Деньги? Он сомневался, что тот примет хоть копейку: раз уж отказался ставить Вадику нормальную оценку за сто тысяч, то теперь и подавно не возьмет.

Ладно, на месте разберемся, решил он, поглядывая в зеркало заднего вида. Девчонка сидела прямо, глядя в окно, залитое стекающими каплями дождя. В ее глазах отражался свет фар проезжающих встречных машин, мигающие светофоры и больше ничего: она хоть и сидела с открытыми глазами, на самом деле находилась где-то очень далеко.

«Лишь бы не наблевала», – с неприязнью подумал Успенский.

Они добрались до съемочной площадки быстрее, чем он рассчитывал, – улицы Москвы были почти пустынны благодаря дождю.

Как только «гелендваген» очутился перед воротами, они дрогнули и разъехались, пропуская машину внутрь. Никто не вышел посмотреть на водителя и пассажиров, не потребовал пропуска, не спросил обычное «куда, зачем, почему».

Плотная темная фигура юркнула из охранной пристройки, Успенский затормозил. Рафик открыл дверь, забираясь на переднее сиденье. Он кинул быстрый взгляд на девчонку, которая не шевельнулась.

– Все нормально, – сообщил начальник охраны, потирая шрам на щеке. – Вадик с учителем, но… по-моему, он ничего не сделает, просто пугает. У него кишка тонка выстрелить.