Скотт Смит - Четыре степени жестокости

— Эван Хармон…

— Жадный жучила!

— И вы вложили свои… ладно, назовем так… корпоративные средства в «Восхождение»?

— Мы заключили сделку.

— Какую?

— Ему позарез нужны были наши деньги. Мы сказали: «По рукам. Но нам нужна гарантия».

Рубинелли выдержал паузу. Джастин прекрасно знал, что это для пущего драматизма, и не стал портить Ленни удовольствие.

— Двадцать процентов.

— Гарантированных двадцать процентов с ваших вкладов?

— Точно.

— И он согласился? — подала голос Реджи.

— Не раздумывая. Твой дружок Ла Салль наверняка ему потом говорил, что он спятил. Но жадного жучилу ничем не проймешь.

— А ты знаешь, как он собирался обеспечить гарантированный процент?

— Так тесно мы с ним не общались. Но кое-что я слышал, и у меня закрадывались подозрения. А теперь, благодаря тебе, я знаю точно. — Рубинелли ткнул сигаретой в пепельницу. Потом, выйдя в маленькую ванную при кабинете, стряхнул пепел в туалет и смыл. — Жена. Вот кроме шуток. Яйца оторвет, если узнает, что я тут курил. — Он посмотрел тоскливым взглядом на пачку сигарет, но мужественно убрал ее в ящик. — Знаешь, в старости тянет философствовать.

— О чем?

— О том, как все меняется. Я ведь в этих делах давно. С малолетства. Многое меняется. Как мы работаем, как мыслим. Все думают, мы живем как в кино. Собираемся за большим столом и творим свои темные дела. Мы давно уже бизнес. У нас много «белых» фирм. Дети живут честной жизнью. Все изменилось. Поневоле задумаешься.

— Жан-Поль Рубинелли, — скаламбурила Реджи.

— Да кто бы ни был. Что там говорить, даже политические взгляды меняются. Когда я начинал, все главы кланов были демократами. До ниггеров им дела не было, в общем-то, но грела мысль, что можно пробиться из низов. Это по-нашему. У нас был политический вес. Это было время Хоффы. [54] Джимми Хоффа — влиятельный американский профсоюзный лидер, вступивший в сговор с мафией. В 1975 г. исчез при таинственных обстоятельствах. Эпоха, когда мэром в Чикаго был Дэли. Мне рассказывали о выборах Кеннеди и Никсона. Западному побережью нужен был Никсон, у них на него были виды. Но мы велели им держать карман шире. Его время тогда еще не пришло. Пришлось посылать наших во Флориду к этому… как его… Никсонову банкиру. Дурацкое такое имя… А, Ребозо. Бебе Ребозо. Послали, значит, наших к нему домой, они потолковали с ним и с Никсоном, объяснили, что это не их год, ну, вы понимаете…

— Тебе бы книгу написать, Лен. Скажи, ты это к чему начал?

— К тому, что все меняется. Люди богатеют. Жиреют. Обзаводятся домами — вроде моего. Когда-то мы работали с профсоюзами. С маленькими фирмами. Теперь — с Уолл-стрит, инвесторами, лоббистами. Чинно-благородно. Скукотища.

— Значит, мафия превратилась в кучку благообразных республиканцев, ты это хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что все меняется. У нас другие связи, новые друзья. Образ мыслей другой. Но есть люди, которые остаются прежними. Я вот прежний. Ну, не полностью, конечно. Я тоже иду в ногу со временем. Но не разгоняясь. Мне нравятся старые времена.

— Бруно тоже прежний?

— Бруно? Не, он вообще не меняется. Делает, что делал. Что раньше, что теперь. Кому-то это нравится, кому-то нет. У тебя ко мне все?

— Давай уточним напоследок: ты ничего не знал про дефицит платины на рынке?

— Ты меня что, до утра мурыжить собрался? Вроде хотел с Бруно поговорить?

— И сейчас хочу.

— Вот у него и спросишь. Я все, что мог, рассказал. Мы ведь, умник ты эдакий, финансовых академий не кончали.

— Как мне найти Бруно?

— Он тебя сам найдет.

— Когда?

— Скоро, — пообещал Рубинелли. — Очень скоро. Можно мне теперь обратно к столу? Пока мы тут болтаем, от торта одни крошки останутся. Родня жены, чтоб их!

На обратном пути от аэропорта до дома Реджина включила карманный компьютер. Джастин сидел с закрытыми глазами, запрокинув голову на спинку. Однако когда Реджи сказала, что на ее запросы пришел ответ (не только по тем пунктам, которые он просил ее проверить, кое-что она выясняла по собственной инициативе), Джастин открыл глаза и посмотрел на нее, не поворачивая головы. Она зачитала присланную информацию. Джастин моргнул, давая знать, что он понял и что для него это, как и для нее, полная неожиданность.

Такси остановилось, и Реджи вылезла, чтобы довести Джастина до дома. Он отказывался, но вяло. Разговаривал теми же отрывистыми фразами, что и до этого. Объяснил, что устал и отправится спать, на что Реджи ответила:

— Хорошо. Но я никуда не пойду.

— Реджи…

Он понял, что возразить ему нечего.

— Буду спать на диване. Не надо тебе сейчас оставаться одному.

— Я в норме.

— Тебе сегодня пришлось убить человека, Джей. Это жутко, и ты еще до конца не отошел, сам знаешь, так что до нормы еще далеко.

— Ладно. Может быть…

Он, кряхтя, откинулся на спинку дивана, и Реджи поняла, как ему сейчас больно. Она встала и налила по стакану односолодового виски себе и ему. Джастин сделал маленький глоток, поморщился, как будто обжег губы, но потом довольно прикрыл глаза, а открыв, сделал еще глоток.

— Странный ты, — сказала Реджи. Он не ответил, только посмотрел на нее. — Куришь травку, спишь с замужними женщинами, не против экстремального секса — это я по собственному опыту.

Он отхлебнул виски, на этот раз побольше.

— Все как у всех. Может, чуть веселее.

— Тебе ведь приходилось убивать.

— Тебе тоже, — медленно проговорил он.

— Но я после этого не могу спать спокойно. А ты?

— Сплю. Бывает, что вскакиваю посреди ночи. Но не поэтому.

— Ты полицейский. Стоишь на страже порядка и морали. Поэтому, что бы ни случилось, ты остаешься человеком порядочным.

— Я не стою на страже морали. Я охраняю закон. Это разные вещи.

— Значит, ты не думаешь о порядочности?

— Думаю. Постоянно.

— Как по-твоему, у меня совесть чиста?

— Об этом я не думаю.

— Не верю. Для тебя такие вещи принципиальны.

— Может быть.

— А ты? У тебя чиста? Третьего не дано, да или нет?

— Ладно, да. Относительно. Да.

— Тогда объясни.

— Что значит порядочность? Но это мое личное мнение, учти.

— Ну?

— Дисциплина.

— В смысле?

— Для меня — дисциплина. Делаю, что считаю нужным и правильным, пока это необходимо. Пока не пойму, что переступаю черту. Тогда дисциплина заставляет меня прекратить.

— А если так и не поймешь, что перешел черту?

— Тогда не прекращаю.

Она осторожно поцеловала его в губы. Он не ответил. Но и не отстранился. И не закрыл глаза.

Она поцеловала снова, на этот раз настойчивее. Тогда он ответил. И, обвив ее голову рукой, притянул поближе. Он чувствовал ее горячее дыхание на губах, запах ее тела с капелькой духов.

— Я не такая дисциплинированная, — прошептала она.