Ирина Меркина - Сверху видно всё

Если старушка решит, что Карина над ней издевается, то тем лучше — обидится и уйдет. Людям надо говорить правду, верят они тебе или не верят.

Но Ольга Васильевна, как ни странно, ей верила и к известию о детективах в салоне красоты отнеслась с большим энтузиазмом.

— Понятно! — сказала она обрадованно. — А вы тоже там работаете?

— Работала, — неопределенно сказала Карина. — Сейчас дома.

Она встала и пошла за визиткой. Они всегда лежали у нее в сумочке, в маленьком кармашке. Раньше Карина держала их в руках каждый день, раздавая клиентам. И теперь, вытащив маленький листочек из пачки, она почувствовала, что соскучилась по салону, по девчонкам, по телефонным звонкам, шуму фенов и лязганью ножниц, по цветочным и травяным запахам… При мысли о запахах Карине сразу расхотелось на работу, ее даже снова чуть не затошнило. Этот токсикоз сделал ее необычайно чувствительной к парфюмерным ароматам, она даже запах обычного мыла переносила с большим трудом. Все изысканные дорогие духи, которые она когда-то так любила, теперь стояли без дела в тумбочке. Как же она выйдет на работу? Или это отвращение к запахам тоже пройдет вместе с тошнотой?

Ольга Васильевна вышла за ней в коридор, и Карина протянула ей визитку.

— Позвоните и попросите Любу, — объяснила она. — Любу Дубровскую, сейчас я вам запишу. От Карины. И скажите, что вам не на стрижку, а по делу. Она поймет.

На этом можно было и попрощаться, но старушка не уходила.

— Как нам быть-то с профессором? — сказала она в раздумье. — Поговорили бы вы с ним, Кариночка, что ли…

— С профессором? — переспросила Карина, хотя ей хотелось воскликнуть: «Почему я?»

— Ну да. Он ведь постороннему вряд ли скажет, участковому там или какой-нибудь Любе. А вас он знает.

— Он и вас знает, — заметила Карина.

— Да, знает, только лучше бы не знал. Ему моя напарница столько наговорила — да вы сами слышали, — что для него теперь все вахтеры враги. Она его давно уже не любит, и он со всеми остальными тоже начал здороваться еле-еле, на ходу, а раньше такой любезный человек был. Поговорите, а, Карина?

— О чем?

— Кто ему мог зла-то желать? Для чего ему такую свинью, прости господи, под дверь подложили?

— А может, это вовсе не ему, — возразила Карина. — Ошиблись дверью или просто бросили труп в первом попавшемся месте.

Ольга Васильевна в сомнении покачала головой:

— Специально тащили тело в подъезд, потом на лифте, чтобы просто бросить? И участковый считает, что это не просто так.

При упоминании участкового Карина спохватилась, что они опять вернулись к обсуждению убийства и на нее все-таки возлагается роль детектива.

— Я не знаю, — сухо сказала она. — С какой стати он должен доверять мне? Ну, соседи, мало ли что. Я не обещаю. Может, он мне и дверь не откроет.

— А вы попробуйте, — обрадовалась Ольга Васильевна, — я уверена, что именно вам он все и скажет. Мое дежурство завтра в ночь, значит, послезавтра я здесь до двенадцати дня. Встретимся! Спасибо вам, Кариночка.

Все же припахали, подумала Карина, закрывая за ней дверь, теперь уже тщательно, на все замки. Просто удивительно, сколько на свете энергичных, настойчивых людей, которые умеют заставить окружающих делать то, что им, окружающим, совсем не надо. Мало ей было Любочки на работе, теперь еще вахтерша в подъезде.

Кстати, Любочка ее тоже в покое не оставит. Наверняка завтра опять позвонит с расспросами. А уж если эта бабушка до нее доберется…

Вообще-то это чушь, конечно. Кто может ее заставить? Не захочет и не пойдет ни к какому профессору. Пусть сами разбираются. А если к ней будут слишком приставать с поручениями, она скажет врачу, что чувствует себя хуже, и застрянет дома еще на недельку, а то и на месяц. Тем более что пора делать генеральную уборку, а это удовольствие при ее нынешней работоспособности как раз на неделю и затянется.

Кстати об уборке — надо уже отдать наконец профессору эти дурацкие азербайджанские листочки…

Саша пришел домой так поздно и такой усталый, что Карина не стала ему рассказывать об убийстве и прочих событиях сегодняшнего дня. Она решила, что сделает это утром, тем более что Саша обещал взять выходной. Но с раннего утра ему позвонили из мастерской и сообщили, что приехал какой-то важный клиент, вдребезги разбитый, но считает, что машину можно починить, потому что это «вольво», а главное — требует Сашу.

Карина не стала дуться, хотя они уже месяц не отдыхали вместе ни одного дня. Саша же не ради собственного удовольствия пропадает на работе, он зарабатывает деньги и для них, и для своих детей, и для будущего маленького. Она убрала в шкаф отглаженную белую рубашку, приготовленную на выходной день, достала другую, тоже чистую и еще пахнущую утюгом, но темную, под свитер, и пошла на кухню делать бутерброды. Рядом с мастерской были и ресторан, и палатка, и магазин, но Саша предпочитал приносить обед из дома. «Твое вкуснее», — говорил он Карине, но она-то понимала, что это тоже делается из экономии.

Одеваясь, Саша посмотрел на нее виновато и пробормотал:

— На Рождество не буду работать, Каринэ, клянусь! Хочешь, в театр пойдем?

Карина улыбнулась и поцеловала его в губы легким прощальным поцелуем. Саша не отпустил ее, взял в свои ладони ее нежное лицо и что-то прошептал по-армянски. Он уже не раз так проделывал, и когда Карина однажды спросила, что он такое шепчет, совершенно серьезно ответил: «Я благодарю Бога за то, что он дал мне тебя».

Потом они снова поцеловались, и еще, и еще, после чего надо было уже идти не на работу, а совсем наоборот, но выбора не было. И Саша, в последний раз прижав к себе любимую женщину и вдохнув запах ее волос, вышел за дверь, снова шепотом разговаривая с Богом — на этот раз о том, что по справедливости они с Кариной должны быть в ближайшем будущем вознаграждены за все трудности, которые им приходится переживать. На это Бог возмущенно ответил, что вознаграждены они именно сейчас, а не в каком-то будущем, ибо любовь сама по себе есть наивысшая награда, а что такое настоящие трудности, они еще не знают. Саша спорить не решился, хоть и был не согласен.

Прежде чем идти к соседу, Карина решила переодеться. Нехорошо к мужчине, пусть даже и пожилому, являться в кимоно без пуговиц, которое распахивается при каждом неловком движении. Теплые брюки для улицы, конечно, отпадают. Она достала джинсы, которые носила дома, когда жила с родителями. Натянула их, но застегнуть не смогла. Нет, живот по-прежнему был плоским, как и положено современной девушке, и не подавал никаких признаков роста. Но стоило потянуть молнию, как внутри что-то сдавило, стало трудно дышать, и Карина сдалась.

Джинсы отправились в шкаф дожидаться лучших времен, а их хозяйка вытащила из дальнего ящика лимонно-желтый спортивный костюм из флиса, который когда-то подарила ей сестра, но Карина его не носила, потому что не любила спортивный стиль. В костюме она чувствовала себя неуклюжим олимпийским мишкой, зато штаны на мягкой резинке не давили на живот, ставший вдруг таким чувствительным.