Игорь Зарубин - Государственный обвинитель

И кеды. Висят, надетые на забор. Даже со шнурками. Сушатся.

Пистолет Склифосовский зашвырнул в какой-то колодец, схватил кеды и бросился бежать по тропинке. Минут через двадцать вышел на станцию. Дождался первого поезда и вошел в вагон. Куда едет — неважно. В Москву так в Москву, в пригород так в пригород.

Приехал в Москву, на Ярославский вокзал. Вышел из вагона и растворился в толпе. Среди людей сразу стало легче — тут уж Юм его не достанет.

— Эй, гражданин! — кто-то взял его за рукав, когда он уже хотел спуститься в метро. Ваши документы.

— Я? — Склифосовский оцепенел.

— Да, вы. Ваши документы. — В лицо ему Заглянул молодой парень в милицейской форме. Попрошу предъявить.

— Ага, да, сейчас-сейчас. — Он начал отчаянно хлопать по карманам, чтобы выиграть время.

Милиционер потянулся к рации.

— У меня есть, есть. — Склифосовский попытался выдавить непринужденную улыбку. — Вот только куда-то они…

И тут он буквально выскочил из пиджака и бросился наутек.

— Стой, стрелять буду! — закричал милиционер, и от этого крика началась паника. Люди подняли крик, заметались по площади, сбили Склифосовского с ног. Но он вскочил, как ни в чем не бывало, и побежал дальше.

Опомнился только на какой-то стройке, в огромной трубе. Прислушался — погони нет.

— Ушел… — Он засмеялся и заплакал одновременно. — И от бабушки ушел, и от дедушки ушел.

Успокоившись, начал шарить по карманам. И вдруг вспомнил, что деньги остались в пиджаке. Вот только три четвертака в заднем кармане штанов, но это, наверное, еще от старого хозяина…

В этом сумасшедшем беге вдруг открылась своя прелесть.

Наташа была в семье. Она за все время супружества ни разу не пробыла вместе с мужем дольше трех дней. Медовый месяц у них не состоялся — началась работа в прокуратуре. Потом тоже все врозь. Потом… Да, про потом и вспоминать страшно. Наташа уже в тот день, когда звонила «безногой» Ларисе, решила твердо — все. Теперь уже точно все. Вспомнился Катамаран, ванна с голой девицей… Все вспомнилось. Но… не резануло почему-то. А только удивило — откуда она так хорошо об этом знает? Словно вычитала в каком-то романе. Не про нее и не про Виктора.

А теперь важно было только то, что они вместе. Едут в неизвестность. Нет, не пугающую, а безопасную, спокойную неизвестность.

Она проснулась утром и выглянула в окно — море.

Даже ахнула про себя — откуда? Ведь билеты взяли до Горького. И только потом сообразила: это же — Волга.

По-настоящему больших рек Наташа не видела. Ее обычный маршрут — Москва — Одесса.

А тут — вся страна на ладони. Неужели она будет ныть и пугать сама себя? Нет, она будет наслаждаться жизнью. Вот сейчас откроет окно и вдохнет воздух полной грудью.

Пахнуло рекой и рыбой.

Виктор открыл глаза, посмотрел на Наташу и сказал:

— Какая ты красивая!

Горький Наташа выбрала не случайно. Закрытый город, туда не въедешь так просто. Там милиционеров и кагэбэшников столько на каждом шагу неизвестно, кого больше простых жителей или блюстителей порядка.

Ее ожидания оправдались. Проверку пришлось пройти самую тщательную. Связались с Московской прокуратурой, нашли Дробышева, только после этого, разулыбавшись, отвезли в гостиницу.

Наташа воспользовалась бесплатной официальной связью и попросила Дробышева прислать денег.

— Сделаем, — сказал он.

— И какие там новости?

— Ищут, — мрачно ответил Дробышев. — Так что пока — гуляй. Это ты мудро придумала. В Горький они не сунутся.

— Они? — спросила Наташа.

— Да. Поймали только двоих. Панкова и Костенко. Ченов, Склифосовский и Полюса на свободе. Но, я думаю, недолго им осталось…

А Наташа как раз поняла, что это теперь затянется. Если не поймали в первые три дня — остается надеяться только на случай.

Номер оказался отменный. С огромным балконом, на который они по утрам выходили загорать. А если становилось слишком жарко, плескались под душем. Инночку тоже вывозили на балкон, и она спала в тенечке. Наташа только сейчас поняла, какой у нее тихий ребенок. Девочка словно понимала, что капризам не время. Тихонько лепетала что-то свое, улыбалась, когда видела маму или папу. Даже что-то пыталась сказать.

— А ничего у нас девка растет! — смеялся Витька, бережно держа дочь на весу и разглядывая ее со всех сторон. — Знаешь, Татка, всегда с презрением относился к семейным радостям. А теперь самого проняло.

Наташа неожиданно для себя прижалась к плечу мужа. Оказывается, он чувствует то же самое.

— А кем мы будем, когда вырастем? — сюсюкал Витя, тычась лбом в смеющееся лицо дочери. — А? Прокуроршей будем?

— Ни за что! — пугалась Наташа. — Лучше художницей! Лучше даже натурщицей, как твой Катамаран.

— Татка, ну хватит уже! Всю совесть мне изъела! Я гад такой, что самому на себя смотреть противно.

— А так тебе и надо! — почему-то счастливо смеялась Наташа. — Кому изменять вздумал?

— Действительно… — понуро отвечал Витя. — Я ж тебя одну всегда любил, люблю и любить буду.

— Ты меня любишь? — лукаво спросила Наташа.

— Люблю, — виновато ответил муж.

— А как ты меня любишь?

— Сильно люблю.

— А докажи!

Наташа вскочила с одеяла и бросилась в комнату.

— Что? — не поверил самому себе Витя. — Доказать? Тебе?

Он быстро уложил дочь в коляску и бросился за Наташей.

Она уже лежала в кровати обнаженная, красивая, ласковая…

— Наташка! Девочка моя, — застыл на пороге Витя. — Прости меня за все…

— Иди сюда, глупыш, — тихо сказала Наташа.

— А когда-то я был дурачок, — напомнил Витя, целуя жену.

— Все мы меняемся, — рассмеялась Наташа.

Счастье делает беспечным. Поэтому на третий день Наташа и Виктор решили — хватит сидеть в номере. Можно и по городу пройтись. Ну хотя бы немного.

Первая прогулка была короткой. Наташа все-таки волновалась. Все время оглядывалась по сторонам, искала в каждом встречном опасность.

Вечером зареклась — больше из номера ни ногой.

Но на следующий день, когда пришли деньги от Дробышева, сама же предложила:

— А давай сходим в ресторан.

И до Горького докатилась волна кооператорства. Открыли в самом центре города китайский ресторанчик. Все говорили — ужасно дорогой, но очень приличный.

Инночку оставили на горничную. Все гостиничные обожали тихую девчушку, просто так приходили потетешкаться.

К сожалению, у Наташи с собой не было ничего подходящего для ресторана, но Виктор, раскидав на кровати ее скромные джинсики, майки, платки, вдруг соорудил нечто экстравагантное. Получилось в меру вызывающе и в меру нарядно.

— Татка, ты их всех уложишь на обе лопатки!

— Витя, я не борец! Я загнанный заяц! — весело ответила Наташа.