Игорь Зарубин - Государственный обвинитель

Конечно же, надеяться на то, что Юма и Женю возьмут в ближайшее время, — отчаянная глупость. Не возьмут, нечего и надеяться. А вот что кореец предпримет в скором будущем, заляжет на дно или же попытается вновь перейти в наступление — это вопрос.

Они нырнули от Киевского вокзала в метро и сразу метнулись к таксофону. Стоит отметить, что всю дорогу из Одессы в Москву Виктор вел себя как побитая собака. Ему было невыносимо стыдно, он несколько раз порывался оправдаться за свое слабодушие… Но как тут оправдаешься? Такой позор разве что кровью смывается в книжках и в кино. А в жизни?..

— Дмитрий Семенович, я приехала.

— Не рановато? — обеспокоенно произнес Дробышев. — Вы где сейчас?

— На вокзале. — И Наташа бахнула, как из гаубицы: — Я встречалась с Юмом.

Дробышев долго молчал, сдабривая это молчание тяжелым сопением в трубку.

— Не понял, — наконец изрек он.

— Я встречалась с Юмом, — повторила Наташа, — имела с ним долгую и продолжительную беседу.

— Где он?

— Не знаю.

— Черт побери… Вы серьезно?.. Как-то это все непостижимо, в голове не укладывается. С вами все в порядке?

— Да.

— Быстро в мой кабинет. Жду. Нет, погодите! Высылаю за вами машину!..

Дробышев отложил свои дела. Очереди, выстроившейся у его кабинета, было сказано, что начальник до такой степени загружен, что все приемы откладываются на неопределенное время. В числе отверженных оказался и Самойлов.

— Ну и дела… — пробормотал он, как только за Клюевыми захлопнулась массивная дверь. — Ну, Наталья Михайловна… Ну, дает девка… — И, обернувшись к следователю по особо важным делам Кузякову, который сидел с объемистой папкой в руках на соседнем стуле, с гордостью выпалил: — А я ведь прогнозировал. Как только в первый раз ее увидел, так сразу понял — далеко пойдет. Характер у нее!..

— Так это она пятерых головорезов под высшую меру подвела? Тех, которые потом сбежали? — оживился Кузяков, который был лично не знаком с Наташей. Как-то судьба не сводила.

— Она самая, — подтвердил Самойлов.

— Ой-ой-ой!.. — запричитал Кузяков. — Бедная Девочка… Ведь ей жить и жить…

— Типун тебе на язык!

— И ребеночек совсем маленький…

Те прокурорские работники, которые знали об этом деле (а не знали разве что уборщицы и буфетчицы), поневоле прикидывали — каковы же шансы Клюевой? Смогут ли ее защитить? Настигнет ли ее месть корейца или нет? А если настигнет, то когда?

Наташу жалели, сопереживали. Но в принципе уже давно поставили на ней крест… Юм не прощает своих заклятых врагов, а убить человека ему — что плюнуть.

Она рассказала Дробышеву все — и о своем приезде во Львов, и о неожиданном столкновении нос к носу с корейцем на базаре, и о «прекрасной» работе местных органов, и о побеге на Ольвию, и о том, что произошло на острове…

Дробышев слушал не перебивая, подперев подбородок ладонью и время от времени бросая пронзительные взгляды в сторону Виктора, который угрюмо сидел у окна, кормил дочурку из бутылочки и взглядов этих не выдерживал. Если бы у него была возможность разложиться на атомы, он бы не раздумывая воспользовался ей.

— Вот и тема для вашей кандидатской диссертации, — едва Наташа замолчала, иронично произнес Дмитрий Семенович. — «Совпадение как фактор, способствующий поимке преступника». Тут целую теорию можно развить… А если серьезно… Вы свечку в церкви поставили? Я бы на вашем месте поставил… Дайте руку… — И он сжал маленькую Наташину ладонь. — Это ведь чудо, что вы сейчас здесь, живая и невредимая. Чудо…

— Моей семье нужна охрана. Мне, Виктору, матери моей, брату. Серьезная охрана.

— А если Юм не доплыл до берега?

— Если бы да кабы да во рту росли грибы. — резко выдохнула Наташа, но Дробышев взмахом руки прервал ее:

— Людей нет… — Дмитрии Семенович опустил глаза: — И взять их неоткуда…

— Обо мне можете не беспокоиться, — подал робкий голос Виктор. — Я лучше из дома не буду выходить, раз такое дело. Зачем на меня охранников тратить? — И он опять сжался весь под тяжелым взглядом Дмитрия Семеновича.

— Что-нибудь придумаем. — Дробышев нажал кнопку селектора. — Корягин? Срочно зайдите ко мне.

— А может, мы поселимся тут? — на полном серьезе предложила Наташа. — Вы выделите нам какой-нибудь кабинет…

— Абсурд, Клюева, — замотал головой Дробышев.

— Да, абсурд, — согласилась с ним Наташа.

Но другого выхода я не вижу. Если Юм все-таки решится идти до конца…

— Вряд ли. Дорога в Москву ему закрыта.

— Это с точки зрения нормального человека со здоровой психикой. Но поступки Юма уже непредсказуемы, не поддаются никакой логике.

— Думаете? — Дробышев задумчиво покусывал кончик карандаша.

— Я чувствую. Я уверена. Он скоро вернется. У нас теперь какая-то связь…

— Жить в прокуратуре? Ни поесть нормально, ни, пардон, помыться… Вы хоть сознаете, на что себя обрекаете?

У Наташи уже не было сил спорить с Дробышевым, что-то ему объяснять, доказывать. Невероятная усталость вдруг придавила ее многотонной тяжестью, придавила до хруста в суставах. Она закрыла глаза и в следующее мгновение услыхала мягкий шелест морского прибоя.

Явился Корягин и, выслушав не очень настойчивый приказ начальника насчет охраны семьи Натальи Михайловны Клюевой, сразу перешел в контратаку:

— О чем вы говорите, Дмитрий Семенович? У меня ж недокомплект сорок процентов! Нет людей, вы понимаете? Нету! Рожу я их вам, что ли?

Дробышев прикрикнул на него, угрожающе зашевелил бровями и напоследок стукнул кулаком по столу. Подействовало.

— Постараюсь что-нибудь придумать, — обиженно набычился Корягин. — Но не обещаю.

— А где здесь можно пообедать? — спросил голодный Виктор.

— Сидите здесь. — Дробышев подошел к вешалке и выудил из кармана пиджака пухлое портмоне. — Я пока схожу в столовку, принесу что-нибудь пожевать. Наталья Михайловна, ложитесь на диванчик, не стесняйтесь. С дороги-то… Кстати, Склифосовского взяли.

— Когда? Где?

— Верней, сам пришел, вроде как с повинной. Не вынесла душа поэта.

Так, теперь на свободе оставались лишь двое — Юм и Евгения. Разумеется, в том случае, если кореец не отправил учительницу музыки в мир иной, а с него станется.

К вечеру вопрос об охране все еще оставался открытым. И тогда Дмитрий Семенович пошел на такой шаг, на который при любых других обстоятельствах никогда бы не решился.

— Расул Ниязович, здравствуй. Дробышев беспокоит, помнишь такого? Ну да, ну да… По делу, конечно же… К тебе по личному вопросу и не сунешься… Тут такая ситуация вырисовывается… Выручай, Расул Ниязович, при случае сочтемся, я в долгу не останусь…

На другом конце провода был полковник Вагинян, занимавший высокий пост в службе внешней контрразведки. Их знакомство можно было назвать шапочным — давным-давно проводили совместную операцию. И все же Вагинян был той соломинкой, за которую можно было ухватиться.