Лана Балашина - Работа над ошибками

Я спустился вниз. Подумав, решил, что панику поднимать рано. Скорее всего, она, наконец, проснулась, и пошла к морю. Куда еще она могла уйти глухой ночью? Даже из приморского кафе уже не доносилась музыка.

Я направился к калитке в дальней стене сада, которая вела к морю, но остановился.

По плиточной дорожке, окаймленной цветами, ко мне шла Лиза.

Мысленно я облегченно вздохнул, но вслух довольно сердито спросил:

— И где, спрашивается, тебя носит?!

Она пожала плечами:

— Ходила к морю. Только не понятно, это что же, я сутки проспала?

Я полез в карман за сигаретами, не нашел и вспомнил, что они остались в моей комнате.

— Лиза, я уезжаю.

Она подняла ко мне лицо. В сумраке глаза казались еще темнее и больше. Помолчав, сказала печально:

— Тебе все-таки надоело со мной возиться…

Я протянул руку и прикоснулся к ее щеке. Неожиданно она закрыла глаза и замерла. Я потрогал ее припухшие губы и наклонился к лицу. Еще помня, что делать этого категорически нельзя, я поцеловал ее, и притянул к себе. И почувствовал, как Лиза отвечает мне, как нетерпеливо приподнимается на цыпочки, подставляя поцелуям шею и плечи, открытые летним сарафаном, и чувствовал под руками ее кожу, и запах волос, и прижимал ее все сильнее и сильнее. А потом наступил момент, когда просто поцелуи и объятия стали несовместимы с жизнью, и я подхватил ее на руки, и, сохраняя последние остатки благоразумия, унес в свою бывшую комнату.

Удивительно, но мне удалось раздеть Лизу и стянуть одежду с себя, не размыкая наших рук. А потом были только запах ее волос и кожи, изумительная гладкость и плавность линий тела, и ее прерывистое дыхание, и все время про себя, как заклинание, я повторял ее имя, и прекратить это все не было уже никакой возможности…

Я лежал молча. Лиза тихо дышала рядом, лежа головой на предплечье. Спать не хотелось, и я слегка повернул голову, чтобы в уже утреннем сумраке увидеть ее лицо.

Она тихо прошептала:

— Вот, лежу и думаю: хорошо, что у меня нет хвоста. А то я при виде тебя все время виляла бы им, и все про меня бы сразу узнали, что я в тебя влюблена…

Хвост! О, черт! Я застонал, и Лиза всполошилась:

— Что случилось?!

Я уселся в постели.

— Анри сидит в машине, и ворота гаража распахнуты настежь. До того, как нас с тобой постиг приступ коллективного безумия, я собирался забрать сумку и уехать.

Лиза вскочила с постели, и, на ходу подбирая сарафан, пробормотала:

— Чур, я сама! А то у тебя случится приступ совестливости, и ты решишь что-нибудь сам для себя, возьмешь и уедешь, а я опять, как дура, семь лет буду по тебе сохнуть.

Она появилась через пару минут, стянула сарафан и со смехом запрыгнула на постель:

— Слушай, а тебе все это, случаем, не приснилось? Анри спит внизу, гараж закрыт, и даже твоя драгоценная машина на месте, там, где мы ее вчера поставили.

Я вздохнул.

— Значит, твои родители уже знают…о нас.

Она нахмурилась:

— Ты так вздыхаешь… Можно подумать, жалеешь о том, что произошло. И можешь мне не врать больше, я теперь твердо знаю, что давно нравлюсь тебе, и непонятно, чего ты так долго ждал.

Я нашарил сигареты и, наконец, закурил.

— Лиза, давай с тобой договоримся наперед, что ты не должна иметь передо мной никаких обязательств. Я буду рядом с тобой ровно до тех пор, пока буду нужен тебе. Пятнадцать лет разницы — это слишком много, поверь моему опыту. Пройдет десять, ну, пятнадцать лет, и ты пожалеешь, что сегодня уступила своему порыву.

Лиза с любопытством посмотрела на меня и сказала:

— Короче, жениться ты на мне не собираешься?

— Нет.

Она вздохнула:

— Не хочешь — и не надо. А спать тебе со мной можно, хотя бы изредка, или это тоже запрещается?

Я повернулся к ней:

— Лиза, ты — просто девчонка, и я запрещаю…

Она вынула из моей руки сигарету и аккуратно затушила ее, потом перевернула меня на спину и уселась сверху, прижав к подушкам. Наклоняясь, она целовала меня, и ее волосы шелковым плащом укрывали нас, и сумасшедшая ночь продолжалась, хотя по всем законам давно должно было наступить утро. Если кто-нибудь когда-нибудь пробовал продолжать серьезный разговор в таком положении, он меня должен понять…

— И ты хочешь, чтобы эти пятнадцать лет, или сколько ты там намерил, я прожила без тебя, зная, что это может быть так, как у меня бывает только с тобой, и не может быть ни с кем другим? — тихо сказала Лиза.

А может быть, мне приснилось, что она это сказала, потому что вдруг сразу неудержимо захотелось спать, и Лиза, повозившись, подозрительно уютно устроилась у меня под боком, щекоча кожу теплым дыханием…

Услышав снизу звон посуды, папин бас и смех мамы, я натянула сарафан, безуспешно поискала второй шлепок, потом вспомнила, что потеряла его еще вчера ночью где-то внизу. Махнув на это, я слетела по лестнице вниз.

И сразу же наткнулась на папу. Он не слишком одобрительно посмотрел на мои босые ноги и шлепок в руке, и позвал маму:

— Ну, вот, твоя Золушка, наконец, проснулась.

Я обняла отца и повисла на нем:

— Папка, я так рада, что приехала домой!

Мама налила кофе в третью чашку и поставила на стол.

Осмотрев меня, поцеловала в висок и любовно сказала:

— Почему Золушка? Скорее, Спящая красавица. Тем более, что и Принц, кажется, в наличии. — Она спросила меня: — Игорь спустится, или ты попозже сама ему отнесешь кофе?

Мысль об этом мне ужасно понравилась, но папа нахмурился, и я потрясла головой.

— Нет, нет. Он спустится. Я не стала его будить.

Я погладила Анри по шелковой шерсти. Он укоризненно посмотрел на меня, полез куда-то под лестницу и принес в зубах второй пляжный шлепок.

Мама одобрительно сказала:

— Вот молодец! — и скормила ему кусок колбасы.

Я отхлебнула из чашки, и подняла на маму глаза:

— Твой кофе просто ни в какое сравнение не идет даже с нашими лучшими кофейнями! И вообще, есть хочу просто ужасно!

Я потянулась за маминой плюшкой, потом подумала, и положила себе вторую.

Мама посмотрела на отца, засмеялась и сказала:

— Саша, кажется, наша дочь по-настоящему влюбилась.

Папа глянул на меня поверх чашки, вздохнул и сказал:

— Лиза, ты уже достаточно взрослая, и мне не хочется тебе напоминать, что молодые женщины должны обдуманно принимать важные решения в своей жизни. А не руководствоваться сиюминутными желаниями, продиктованными молодостью.

Я фыркнула в чашку.

— Добавь еще, гормонами!

Он поднял на меня взгляд, и я просительно положила руку на его ладонь:

— Пап, я не могу тебе всего объяснить, но решение это вовсе не скоропалительное. Я люблю Игоря уже много лет, и с этим придется смириться всем. В том числе и ему.

Отец кивнул, отодвинул чашку и поднялся.