Светлана Борминская - Дама из Амстердама

— Пойдём! — подхватила она.

В том ресторане, где когда-то праздновали его свадьбу, они просидели целую ночь, заказав стерлядь и красное французское вино.

— Я не фру Грюнгрум, — сказала Танечка Кирстену Ольсену, когда им принесли десерт.

— Я понял — фру Грюнгрум ещё та стервоза! — шумно фыркнул господин Ольсен.

— Я — Танечка, — робко сказала Танечка.

— Я понял… Танечка моя, — господин Ольсен пересел и положил свою голову Татьяне Андреевне на плечо. — Я думал, что отпорхал своё, и тут появилась ты, Танечка…

— Ну что ты. — Она потрогала его нос, и господин Ольсен закрыл глаза. Мужчины никогда не показывают своих слёз, считал господин Ольсен. Хотя, что такого в мужских слезах?

Они вышли из ресторана и оказались в самой гуще оживлённого гейского парада. Наряженные трансвеститы шли праздничными шеренгами…

— Мы с тобой в этой толпе самые нормальные, — ограждая Татьяну Андреевну двумя руками, косился на раскрашенных мускулистых мужчин господин Ольсен.

— А мне они нравятся, — разглядывая людей, призналась Танечка.

— Ты что?! — господин Ольсен ревниво нахмурился.

И через день Танечка переехала к нему. Не насовсем, но всё же.

Юрий Тимофеевич Гущин звонил по номеру, который дала ему Вайолет Грюнгрум, но — день шёл за днём, а откликом ему были лишь мелодичные гудки из Амстердама…

Настоящая Вайолет ждала из посольства указаний и подтверждения своей личности, чтобы уехать из России.

— Послезавтра, — сказали ей в посольстве.

У Юрия Тимофеевича голова шла кругом от ирреальности происходящего.

— Хоть бы с ней ничего не случилось! — твердил он всю последнюю неделю, в душе надеясь, что Татьяну Андреевну отправят в Москву, когда настоящая Виолетта вернётся домой. Отправят с осторожностью и уважением — как безобидную чудачку, а не как старую мошенницу!

В квартире зазвонил телефон! Он услышал его ещё на лестнице.

Гущин успел — он схватил трубку! Звонили из Амстердама, с того самого номера, который так и не ответил ему ни разу.

— Танечка!.. Ты жива?

— Да, — подумав, сказала Танечка.

— Когда вернёшься?

— 43 марта, — снова подумав, ответил Танечкиным голосом голос из трубки.

— Что-О-О?.. Где ты теперь, Танечка?

— В Амстердаме, Юрочка.

— Зачем ты поехала туда и не звонишь?.. — крикнул Юрий Тимофеевич.

— Просто так, — еле слышно сказал голос издалека.

……………………………………………………………………………………………………

— Дважды два — сколько будет, Татьяна Андреевна? — всё-таки спросил Юра.

— Отстань, Юрик! — засмеялась из телефона Танечка.

— А в алфавите сколько букв? — не унимался Гущин.

— Я забыла, Юрик.

Юра постоял, слушая звонкие гудки из далёкого города.

— Только не плачь, — сказал он себе и успокоился.

Они столкнулись внизу.

— На ней мой кардиган! — удивлённо сказала дама, но Танечка уже легко ступала по асфальту и шла к блестящей машине Кирстена.

Рядом с водителем сидел Клаус-Иосиф, он провожал мать в свадебное путешествие.

Белоснежные лайнеры из десятка стран садились и взлетали, пока они прощались.

Он подпрыгнул и поцеловал мать в шляпу.

— Мама, после Москвы ты стала выше? — произнёс он свою коронную фразу.

— Я подросла, — вздохнула Танечка.

— Ма, — сказал он. — Мам, он заглядывает тебе в глаза, ма! Ты заметила, он любит тебя?

— Да, — согласилась Танечка.

— Я всегда мечтал, чтобы Пенелопа заглянула мне в глаза, — вслух подумал Клаус-Иосиф. — Ты вернёшься, если у вас не сложится?

Танечка промолчала.

— Обещай, что ты вернёшься и… я ни слова не скажу тебе!

Танечка покраснела, ей не хотелось думать о всякой ерунде.

Объявили посадку, Клаус-Иосиф вытер слёзы — свои и мамины, и они простились. Каково же было его удивление, когда, вернувшись домой он… увидел родную мать!

Вернулась мать Иосифа, но мало кто это по-настоящему понял, настолько Татьяна Андреевна удачно заполняла её место. Удивились только, чего это она снова стала не похожа на саму себя — вчера была приветливая, а сегодня — заносчивая, как и с месяц назад, до своего отъезда в Москву.

— Фру Грюнгрум после потери документов сильно изменилась!.. Ей даже пришлось пожить в ночлежке, — судачили соседи, когда настоящая Вайолет по приезде не выдержала и рассказала про кое-какие свои мытарства в Москве.

— Что ж она морочила нам головы целый месяц? Меняла наряды и крутила любовь с вдовцом Ольсеном?..

— Хорошо, что меня всё-таки узнали в посольстве, ведь по документам я уже улетела в Голландию! — говорила Вайолет Клаусу-Иосифу… на что тот — снимал и надевал очки… снимал и надевал… снимал и надевал!

Потом ему даже пришлось посетить доктора.

— У вас синдром сенильной фрустрации, — наконец поставил диагноз психоаналитик. — Не курите с недельку!..

Клаус-Иосиф немного обиделся на мать: почему она так и не разжевала ему, что же произошло между ней и господином Ольсеном? Ведь он сам посадил их в самолёт и видел, как убирали трап…

А с другой стороны — он этого и ожидал в душе.

На его же вопрос: «Что там у вас с ним?..» — настоящая Вайолет покраснела до корней волос:

— Чтобы я-а-а… С этим подкаблучником?! Что ты такое городишь?.. Иди, рыбу жарь!

Клаус-Иосиф надел фартук и пошёл жарить. Ему было смешно! Мать снова повторяла, как заведённая с утра и до ночи:

— Продли наш род!.. Продли его, чёрт тебя подери!..

— Продлю, мам! — за ужином твёрдо пообещал Клаус-Иосиф и позвонил рыжей Пенелопе. Потом скинул ей сообщение на электронный адрес. И наконец побрился и пошёл сам, купив большой веник розовых тюльпанов и метёлку голубых гвоздик.

Гущин увидел их однажды…

«Счастливая пара — два сердца нашли друг друга — транслировала в День святого Валентина Си-эн-эн. — Сегодня на мосту Вздохов стояла пара из Амстердама — он и она…»

«Это просто лишь на первый взгляд», — сказал первый диктор.

«Я не думаю, что это — просто!..» — возразил второй.

«Думаешь!» — заспорил первый.

«Какой глупый вывод», — не согласился второй…

Танечка промолчала, разглядывая воду под мостом — она не слышала, как дикторы переругиваются. И не видела, как смотрит, схватившись за бьющее ему по рёбрам сердце, Юра — с другой стороны экрана и за тысячу километров от неё.

Под мостом два длинных парня заиграли на гитарах и запели им.

И через неделю на мосту Вздохов в Венеции стояла всё та же пара — он и она, и им улыбались гондольеры. Это было их любимое место в тот февраль…

— Танечка, — спросил её Кирстен, — если бы ты могла выбирать время, когда родиться, какое б ты выбрала?