Светлана Алешина - Без шума и пыли

— Поточнее, пожалуйста.

— Примерно с десяти, — сказала она небрежным тоном, как бы делая мне одолжение.

— До которого часа?

— Была здесь до обеда… — Она вдруг запнулась. — Нет, до двенадцати.

— А потом?

— Потом поехала обедать, — испустив тяжелый вздох и закатив глаза к потолку, сказала она.

— Куда?

— Послушайте, Ольга… — она сделала вид, что запамятовала мое отчество.

— …Юрьевна, — освежила я ее память.

— Послушайте, Ольга Юрьевна, я не понимаю, к чему вы клоните? — взволнованно проговорила она.

— Могу вам объяснить, — успокоила я ее, — но только после того, как вы ответите на мой вопрос.

— Ну, хорошо. — Она достала сигарету из пачки с изображением верблюда и закурила. — Я была в кафе «Реприза».

— Надеюсь, вас там видели…

— Ну, — замялась Марина, — никого из знакомых я там не встретила…

— За каким столиком вы сидели?

— Угловой столик в левом ряду.

— Хочу сделать вам комплимент, Марина Рудольфовна, — улыбнулась я, — у вас очень эффектная внешность…

— Не вполне вас понимаю, — смутилась она.

— Мне пару раз доводилось обедать в «Репризе», — пояснила я. — Бармен и официанты там — мужчины.

— И что же? — Марина была напряжена.

— Они просто по своей мужской природе не смогли бы не обратить на вас внимания. Вы меня понимаете?

— Да, конечно, — ответила она после недолгого молчания.

— Так вы были вчера в «Репризе»?

— Нет.

— А где вы были?

— Я встречалась с одним своим знакомым.

— Как его зовут?

— Максим. Максим Назаров, — торопливо сказала она.

— И как долго продолжалась ваша встреча?

— Мы расстались в два часа. — Она отвела глаза в сторону.

— Где я могу его найти?

— Зачем это вам? — не выдержала она.

— Хочу, чтобы он подтвердил ваше алиби, — невозмутимо ответила я.

— Алиби?! — Марина вытаращила свои большие красивые глаза. — Вы что, меня в чем-то подозреваете?

— Вы ведь знаете Лилю Терещенко? — бесстрастно спросила я.

— Да, она работала у меня… — Бледность залила ее красивое лицо.

— Ее убили вчера около двенадцати часов дня в квартире на Лунной улице, где она проживала.

— Как? — еще больше округлила глаза Киселева.

— Застрелили из пистолета. По-видимому, из пистолета с глушителем, потому что соседи ничего не слышали.

— Господи, — выдохнула Марина, — ну а я-то здесь при чем?

— Около месяца назад у вас с ней произошла ссора из-за Алексея Замуруева, которого вы ревновали к ней, после чего вы ее и выгнали с работы.

— Откуда вам это известно? — злобно произнесла она.

— Мне известно и еще кое-что. Например, то, что ваша мама тоже была любовницей…

— Замолчите! — Она не дала мне закончить. — И убирайтесь отсюда вон, не то я вызову охрану.

— Вы не оригинальны, Марина Рудольфовна. — Я поднялась и посмотрела ей прямо в глаза. — Второй раз мы с вами встречаемся лицом к лицу, и второй раз вы, мягко говоря, повышаете на меня голос. Может быть, у вас такой стиль общения с незнакомыми людьми? Или это предубеждение против прессы вообще? В любом случае, прошу вас, при следующей нашей встрече будьте посдержаннее.

— Надеюсь, что следующей встречи у нас не будет! — крикнула она, когда я уже открывала дверь.

— Мне бы тоже этого очень хотелось, — улыбнулась я и мягко закрыла за собой дверь.

«Да, Марина Рудольфовна Киселева — та еще штучка!» — думала я, спускаясь по лестнице Дома молодежи. «Убирайтесь отсюда вон!» — нет, каково, а? Если она врет, то делает это очень убедительно. А если нет? Если она говорит правду? Тут мне пришлось призадуматься. Стала бы женщина, которая каждый день отправляет на тот свет по человеку, переживать по поводу опубликования в какой-то местной газете фотографий, где она запечатлена, скажем так, в состоянии гнева или близком к нему? «Ну и что? — сказала бы она. — Печатайте на здоровье, мне это до лампочки». Логично? Вроде бы да, с одной стороны. А с другой? Я просто кожей чувствовала, что Марина — человек сильной воли, а уж актерского таланта ей не занимать. И если она просчитала свои действия на несколько ходов вперед и предполагала, что я после разговора с ее девочками непременно загляну и к ней, то вполне могла сыграть роль этакой невинной овечки с волчьими зубами.

Я села в машину и, откинувшись на спинку сиденья, закурила. Кажется, я зашла в тупик. У меня было как минимум трое подозреваемых (включая вдову Замуруева и ее брата-мафиози), что само по себе, может, и неплохо, и никаких доказательств — только одни предположения. С того момента, как на моих глазах на подиуме в Доме молодежи погиб Алексей Замуруев, прошло почти двое суток, а у меня, кроме груды перерытого грязного белья, ничего не было. Образно говоря, я сидела на этой груде, возвышающейся, как Казбек на пачке папирос с одноименным названием, а вокруг меня простирались необъятные просторы предположений и догадок.

«Слезай, детка, и — вперед, — сказала я себе, — нечего нюни распускать. У тебя еще немало возможностей найти преступника или преступников, если убийства Замуруева и Терещенко не были связаны между собой». Но мне почему-то казалось, что пока, чтобы не распыляться, нужно исходить из предположения, что это дело рук одного и того же человека. Какое-то глубокое таинственное чувство подсказывало мне это. Если следовать его тихим, но настоятельным уверениям и исходить из предположения, что два убийства связаны между собой, то наиболее правдоподобно в роли убийцы выглядит Марина Киселева — она злопамятна, при этом может (когда ей это нужно) держать себя в руках, у нее есть мотив — измена Замуруева, который на время ли, навсегда ли, но предпочел ей Терещенко, и возможность привести план мести в исполнение. Ложкин, казалось мне, был меньше заинтересован в смерти Замуруева, а Ирина не обладала той ядовитой злопамятностью и хладнокровием, которые требовались, по моему мнению, убийце, чтобы последовательно расправиться со своими жертвами. Если бы Ирина кинулась расстреливать всех женщин, с которыми ей изменил ее славный муженек, она давно бы угодила за решетку.

Как бы то ни было, мне нужны были доказательства. Где я могла добыть их? Максим не мог ни подтвердить, ни опровергнуть то, что время с двенадцати до двух Марина провела с ним. Вернее, он вполне мог сделать это, только свидетельству его грош цена. Он — лицо заинтересованное, а потому не представляет ценности как свидетель. Ладно, пойдем дальше.

А если выйти из наметившегося круга подозреваемых? Или ввести в него новых лиц? При возникновении тупиковой ситуации полезней всего бывает дистанцироваться от нее, пересмотреть свою точку зрения на сложившийся баланс сил и обстоятельств и зайти, так сказать, с тыла. Вот, например, не клеется какая-нибудь фраза при написании статьи… Бьешься, бьешься, как рыба об лед, а предложение все равно выглядит неуклюжим, невнятным, кургузым. Что делать? Обычно в таких случаях помогает одно испытанное средство, а именно — выйти за пределы такой тяжеловесной фразы, то есть послать ее к черту, а на ее место поместить новое лексико-грамматическое единство. Что ж, иногда приемы журналистики помогают и в реальных жизненных ситуациях…