Марина Зосимкина - Ты проснешься

Знакомство их началось совсем недавно, пару месяцев назад. В сентябре. Катя собралась куда-то, вещи, что ли, из чистки получить, и в лифте столкнулась с новой соседкой, по слухам — то ли учительницей, то ли завучем в соседней школе.

Соседка оказалась общительной или просто на тот момент из-за чего-то взбудораженной и сходу принялась темпераментно выкладывать Катерине свою проблему, которая заключалась в появлении нескольких новеньких компьютеров, что радует, и отсутствии должных кадров для их, как она выразилась, введения в эксплуатацию, что ее безумно огорчает.

Соседка была дамой грузной, лет пятидесяти шести — пятидесяти восьми, и при этом чрезвычайно энергичной и напористой.

Такое живое общение могло бы показаться даже милым, если бы не тесное пространство старого лифта. Соседка, ведя повествование, щедро сдабривала жестикуляцией и другими телодвижениями свою и без того образную речь.

Она даже продемонстрировала Катерине, вжавшейся в стенку, как именно тащили старшие школьники мониторы, при этом растопырила руки, согнув слегка ноги в коленях, и потопталась на месте, отчего лифт угрожающе затрясло.

За время пути до первого этажа Катя успела узнать много разного и про учащихся, и про учителей, и про соседей, с которыми была знакома с детства, а также, что ее, Катю, зовут Катей, и что работает она администратором в какой-то фирме и недавно разошлась с мужем, и этот паразит до сих пор изводит ее своими визитами, которые наносятся им исключительно для того, чтобы никто не забыл, что он тут прописан и не посмел поменять замок.

Тут Катя поняла, что многое в жизни упускает и массу вещей не контролирует. И тогда, чтобы перевести разговор в другое русло, Катя сказала, что сложного с компьютерами ничего нет, и что она, Катя, наверно, могла бы помочь, если это недалеко.

— Ах, Катенька, девочка, ну что мы с вами можем? Факсы, ксероксы, мини-АТС? И сто восемьдесят ударов в минуту. Я вот могу еще вилку в розетку воткнуть.

Катя усмехнулась, решив про себя, что химчистка подождет, и вызвалась проводить озабоченную соседку, которую, кстати, звали Лидия Петровна, до места ее работы и посмотреть, нельзя ли все-таки что-нибудь сделать.

Не то чтобы она обиделась на «факсы-ксероксы» или делать ей было нечего в свой выходной, но захотелось эффекта, была такая за ней слабость.

Лидия Петровна пожала большими плечами, и они пошли, как Катерина думала, в соседнюю школу.

Но неожиданно для нее школьную изгородь они миновали, продвинулись еще с полквартала вглубь, и остановились возле такого же решетчатого металлического забора, сквозь который хорошо было видно громоздкое трехэтажное здание — то ли поздний Сталин, то ли ранний Хрущев — и тогда соседка сказала: «Ну, мы пришли, это здесь».

На табличке, прикрепленной к широкой колонне ворот, значилось, что сие учреждение не что иное, как интернат для детей-сирот и детей, оставшихся без опеки родителей.

Катя не была готова к такому повороту, ей туда не хотелось, но не говорить же милейшей Лидии Петровне, что она передумала. Конечно, идти все-таки придется, но можно оттянуть момент, чтобы как-то себя настроить. Поэтому Катя встала посреди асфальтовой дорожки напротив сталинско-хрущевского фасада и, сделав заинтересованное лицо, начала внимательнейшим образом его изучать.

— Какая интересная архитектура, — произнесла она светским тоном. — Сложная. Немного тяжеловесно, но это и приятно как раз. Надоела эта набившая оскомину простота стекла и бетона, вы не находите, Лидия Петровна?

Лидия Петровна, которой тоже пришлось остановиться, пожала плечами:

— Раньше здесь школа была, потом нам отдали. Для школы было удобно — два крыла на каждом этаже, там классы располагались, вон те пристройки — видите справа и слева? — актовый зал и спортзал. А в перешейке — кабинеты, библиотека, канцелярия. Классы мы переоборудовали в спальни, перестроить кое-что пришлось. Приспособились как-то. Хотя состояние ремонта у нас, так сказать, перманентное. Вы же видите, убого все. Хорошо, что отопление в порядке, а с остальным потихоньку справимся. Ну что, пойдемте, Катюш? Чего это мы тут застряли… — и она снова неспешно зашагала по дорожке в сторону дома.

А Катя все медлила, оглядывая вычурный фасад.

Высокие старомодные окна, широкие скосы оконных проемов, лепные карнизы, разделяющие четкими горизонтальными линиями этажи. Здание было отштукатурено и выкрашено в грязно-розовый цвет, но выкрашено, видимо, давно, местами колер совсем посерел от городской копоти, а штукатурка облетела.

Зато по обеим сторонам фасада выдвинулись вперед два великолепных крыльца с резными двустворчатыми дверьми, с широкими ступенями, чугунными перилами и основательными, такими же тяжеловесными, как и все здание, лепными козырьками над каждым из них.

Лидия Петровна тем временем, развернувшись к Кате широкой кормой, неумолимо следовала к левому подъезду. Тот, что справа, казался заброшенным и оттого каким-то неживым. Катя вяло тащилась следом.

— А зачем так много дверей? Что это за причуда архитектурной мысли? — спросила Катя ей в спину.

Лидия Петровна снова остановилась, оглянулась, поджидая, и терпеливо ответила:

— Так для симметрии, видимо. Хотя для симметрии можно было бы и один вход по центру сделать, как в современных школах. Значит, для шику. Для шику и солидности. Тут мало того, что входа два, ведь еще и лестницы две соответственно, а с каждой лестницы еще и выход во двор имеется, так сказать, черный. Нам это неудобно, пришлось одну из них законсервировать, а то ищи потом воспитанников перед отбоем, что младших, что старших. Было уже как-то, набегались мы с Усмановной по этажам… Пользуемся теперь только этой, а правую открываем, если что погрузить-сгрузить нужно, и то со двора.

Лидия Петровна явно недоумевала, почему это она до сих пор здесь, на улице, на ветру и под начинающимся мелким противненьким дождичком, а не там, внутри, где относительно тепло и сухо. И сообразив, что войти ей мешает неуемная любознательность спутницы, решительно развернулась в сторону парадного крыльца.

Катя скорбно осознала, что все, время истекло, пора. Она себя одернула, строго приказав не психовать. Может, обычные дети, почему обязательно дауны в обносках?

Катерина мнила себя личностью сильной и, так сказать, много чего испытавшей, причем изо всех сил старалась этому о себе мнению соответствовать, но по детскому дому в тот раз ходила с деревянной улыбкой и очень неискренним взглядом, потому что второпях не решила, как же на всех этих детей ей нужно взирать. То есть, что им демонстрировать.

Ребята, я считаю, что вы такие же, как и все? Или так: бедные, бедные мои деточки? Или вообще не замечать их, как стараемся не замечать у инвалида отсутствующий глаз или ногу?