Марина Зосимкина - Ты проснешься

Путято положила в ящик стола предновогодний приказ по отделению, с которым всему составу надлежало ознакомиться и проникнуться серьезностью, и кивнула сержанту: — Давай, Дим, заводи.

— У меня для вас новость, — холодно произнесла она в сторону вошедшей, — Позднякова пришла в себя и сделала заявление.

— Ну и что? — удивилась задержанная.

— Вас привлекут за покушение на убийство. Теперь уже двойное.

— Глупости, — весело парировала она. — Не было покушения. Ни двойного, ни одинарного. Шприц не мой, его мне в клинике подбросили, чтобы оклеветать. Это ее подружка постаралась, увидела меня и решила случай использовать. Я тогда сразу же об этом и заявила, когда ее оттащили. Какая змея, надо же. Знаете, я собираюсь в суд на нее подать за нанесение увечий. Мне из-за нее придется теперь полгода косынку не снимать. Парики я не очень… А я ведь по-родственному туда пришла. Решила посетить недужную, исполнить, так сказать, долг милосердия. А меня избили и теперь еще и в страшных вещах обвиняют.

— А вы разве родственники? Хотя это неважно. По-родственному с апельсинами приходят, а вы со шприцем.

— Да не приносила я шприц, ну зачем? Кстати, он пустой был, я успела заметить, когда его с пола подбирали. И апельсины ей ни к чему, она все равно ничего не ест, только испортятся, а я деньги зря потрачу. Я просто захотела ее навестить. Здоровьем поинтересоваться, посочувствовать, хотя, между нами, не заслуживает она теплых чувств. Неприятная, мелочная и склочная особа.

— Я оценила вашу открытость. Смело. Но не ново. Кстати, если воздушный пузырек в вену впустить, тоже что-то такое случается, а? Вы как медработник должны же это знать. И не надо никакие препараты вводить, согласны? И шприц при этом останется пустой.

Задержанная легко пожала плечами.

— А почему вы были в перчатках? Потому что знаете, как важно соблюдать чистоту и стерильность в этом отделении?

— Верно, — весело согласилась задержанная. — Перчатки надела, потому что, будучи медработником, знаю, как необходимо соблюдать чистоту и стерильность в этом отделении.

— Только вот этим творчеством вы занимались без перчаток, а напрасно, — и Путято помахала в воздухе веером из открыток.

— Да нет же, при чем тут я? Я их видела, конечно, когда мы вместе с мужем заходили, даже, может, и в руках держала, когда разглядывала, но ничего подобного я ей не посылала, поверьте, я выше этого. Что же касается происшествия в ее в квартире, ну, когда ей горшок башку проломил, так это, извините, тоже не обвинение, а чисто инсинуации и наговор. Ее слово против моего, правильно? Не может она мне простить, что я ей дорогу перешла, вот и мстит от бессилия.

— А почему вы решили, что речь пойдет о том случае? — невозмутимо поинтересовалась Путято.

— А я угадала просто! — усмехнулась задержанная.

— Какая у вас интуиция!.. Угадали правильно. Отпечатки ваших пальцев нашлись на осколках кувшина и на ручке плиты.

— Вряд ли нашлись, я тогда тоже в перчаточках была, — хмыкнула она, глядя на Марианну смешливыми глазами. И оценив возникшую многозначительную паузу вовсе расхохоталась:

— Я пошутила, расслабьтесь! Про перчатки я так, прикольнуться решила! Не было меня там позавчера, не было! Сейчас станете спрашивать, откуда я знаю, что это с ней позавчера случилось? Так ведь муж мне рассказывает все. И что с клушей этой произошло, тоже рассказал, как она чуть коньки по дури не отбросила, может, отбросит еще. Надо же такой идиоткой быть, тяжелые вазы на воздушный фильтр над плитой ставить, он же скользкий. Странно, что раньше на нее что-нибудь не свалилось, на эту придурошную. Вы знаете, а я заметила, что все москвички такие. Не те, кто приехал сюда и крутится, а кто тут с рождения. Наглые, ленивые и неприспособленные. Вы не находите?

— Всё? — невозмутимо спросила ее Путято. — Отсмеялись? Поумничали? Кстати, чтобы зажечь конфорку на той плите, недостаточно повернуть ручку. Плита у Екатерины Евгеньевны всегда с отключенным газом — по причине неисправности. Странно, что вы не обратили внимание на то, что нет шипения. Газ ведь должен зашипеть, когда отворачиваешь ручку. Проблемы со слухом?

Задержанная, выслушав новость, примолкла, уйдя в себя. Ответила отстраненно:

— У меня дома электрическая плита.

А потом встрепенулась и добавила:

— В любом случае, ко мне это никакого отношения не имеет. Хочу спросить, долго ли собираетесь продолжать беззаконие? Я на вас жалобу напишу в прокуратуру города. Со всеми подробностями.

— Ваше право, — пожала плечами Марианна.

Она сидела за столом, спокойно разглядывала глумливую физиономию напротив и думала: «Нагличает, дерьмо… Ну и Катерина!.. Какая же ты, Катерина, молодчага. Если бы не ты, Катька, бледный вид имели бы мы сейчас перед этой стервозиной. Бледный и неказистый».

А еще она подумала, что когда дела позволят, непременно зайдет к Поздняковой в больницу. Или позвонит. Просто так, без всякой служебной необходимости. В благодарность за то, хотя бы, что вот сейчас, в эту самую минуту, ей не приходится сжимать в бессильной ярости кулаки.

Она нарушила паузу:

— Позвольте мне закончить. Потерпевшая Позднякова пришла в себя и дала показания. В частности о том, что с некоторых пор ее квартира была оснащена системой видеонаблюдения. Изображение фиксировалось и передавалось в файлообменник Интернета. Видите ли, она знала, что ее бывший муж имеет обыкновение приходить в квартиру в ее отсутствие, и ей хотелось четко представлять, что он там в это время делает. Не напрягайтесь, в той комнате, которую он почему-то считает своей, веб-камер не было, это мы проверили. Так что обвинение в нарушении прав личности вы Поздняковой предъявить не сможете.

— Я вам не верю, — все еще спокойно сказала Валечка. — Про кого-нибудь другого поверила бы, но не про эту дуру.

И тогда Марианна вызвала сержанта, а когда он вошел, развернула экран своего ноутбука в сторону задержанной гражданки Козелкиной.

Как-то даже не сразу сообразив, что видит именно себя — немного сверху и потому карикатурно, — и ту, другую, которую она так ненавидит, Валечка, подавшись вперед и вытянув шею, завороженно смотрела убийственное кино, где было все. Она смотрела не отводя взгляд, да и не было у нее сил, чтобы его отвести.

Под черепом отвратительной бледной медузой пухла и пульсировала мысль: «Теперь не отвертеться. Сволочи, подловили, теперь не отвертеться! Да еще и гадина эта жива!»

Ужас, заполнивший сердце, переползал через край, мешая дышать и леденя пальцы. Но она так ненавидела ту, другую, которая все еще жива, что ужас попятился от мощи Валечкиной страсти, и она рванулась к столу следовательши, рванулась, чтобы этими ледяными пальцами схватить и расшибить подлый экран на мелкие осколки, хорошо бы об гнусную лыбящуюся морду милицейской змеи.