Николай Томан - Избранное. Компиляция. Книги 1-9

— Ты еще Андрея Десницына забыл назвать, — усмехнулся комсорг. — Он ведь кандидат богословия.

— А ты не смейся над ним. Он достоин всяческого уважения, к тому же на втором курсе философского…

— Ты тоже на философском. Но дело даже не в этом Гурген горяч. Если ему зададут каверзный вопрос, он может послать сам знаешь куда.

— Когда надо, я тоже могу послать…

— Так когда надо, а он когда и не надо. Анатолий тоже вспыльчив и не считает нужным объяснить того, что, по его мнению, каждый сам должен знать. Поэтому лучшего агитатора, чем ты, пока не вижу. Попробуй проведи две-три беседы, трудно будет — поищем кого-нибудь другого.

И вот Олег Рудаков провел уже несколько бесед и не только не попросил замены, но и честно признался комсоргу:

— Оказывается, все это чертовски интересно! Не знаю, как для тех, кто меня слушает, а для меня лично все это очень интересно.

— Я же знал, что эта работа именно для тебя, — похлопал его по плечу комсорг. — Ты прирожденный агитатор. Если хочешь знать, я часто сам прихожу тебя послушать. И еще одна у тебя заслуга — умеешь ты как-то и других для своих политбесед привлечь. Ямщикова очень ловко втянул вчера в разговор. Я и не знал, что он такой знаток кибернетики. А Патер? Интереснейшие вещи рассказывал о последнем Ватиканском соборе и приспособлении католицизма к современному миру. И особенно большое тебе спасибо за то, что организовал в цехе беседы Груниной по правовым вопросам. Какая все-таки она красивая! Валя Куницына уверяет, будто все вы в нее повлюблялись.

— А что, нельзя разве?

— Не в рабочее время, однако, — рассмеялся комсорг. — И лучше бы все-таки в своих заводских девчат…

Вспоминая теперь этот разговор, Олег грустно улыбается. В какой-то мере Валя, может быть, и права… Но где же сейчас Грунина? Целую вечность, кажется, не виделся с нею. Уехала куда-то и не попрощалась даже. Потом, правда, сам начальник ее позвонил. Сообщил об отъезде Татьяны и поинтересовался, как ведет себя Грачев. А ведет он себя вполне нормально. Вопросы даже задает на политбеседах. Спросил вот сегодня: правда ли, что в капиталистических странах происходит обуржуазивание пролетариата?

Удивляться такому вопросу нечего. Сейчас об этом вся западная печать и радио трезвонят. Олег ответил ему, по правде говоря, не очень убедительно, общими словами. Это и других не удовлетворило. Надо будет завтра объяснить поконкретнее.

Вот он и сидит теперь, готовится…

И вдруг дверной звонок чуть слышно — дзинь!.. Кто же это так поздно?

На носочках, чтобы не разбудить родителей, Олег идет в коридор. Заглядывает в дверной глазок. Да это же Толя Ямщиков! Вот уж кого не ожидал!

— Ты что так поздно — случилось что-нибудь? — тревожно спрашивает его Олег.

Ему кажется, что Ямщиков не очень твердо стоит на ногах. На лице его блаженная улыбка.

— Да ты пьян! — невольно повышает голос Рудаков. — От тебя, как из винной бочки…

Но тут он замечает, что из левого угла рта Анатолия струится кровь. Кровоточат и ссадины на скулах. В темных пятнах крови белая сорочка.

— Не пьян я, не пьян! — энергично мотает головой Анатолий. — Немного выпил, правда, но не пьян. А вид такой потому, что на нас напали…

— Ладно, проходи поскорее, — торопит его Олег. — И не шуми, стариков моих разбудишь.

Проводив Анатолия в свою комнату, Олег присматривается к нему внимательнее и обнаруживает, что не только сорочка, но и брюки его выпачканы грязью и даже разорваны в нескольких местах. Выражение лица, однако, не пьяное вовсе, как показалось Олегу в коридоре, а какое-то восторженное.

— Объясни теперь толком, что с тобой произошло, если, конечно, в состоянии? — строго спрашивает Олег Ямщикова.

— Что значит «если в состоянии»? — удивляется Анатолий. — Я потратил много сил и очень устал, но я никогда еще не был в лучшем состоянии, чем сейчас. Да знаешь ли ты, что мы с Патером совершили только что почти подвиг! Мы, как два д’Артаньяна… Да, именно как два д’Артаньяна, хотя Патеру, как бывшему богослову, казалось бы, больше подходила роль рассудительного Арамиса. Мы сделали с ними то, что было бы под силу только двум д’Артаньянам — мы расшвыряли их и обратили в бегство…

— Ничего пока не понимаю, кого вы расшвыряли?

— Ну ладно, расскажу тогда все по порядку, отведи только сначала меня куда-нибудь, чтобы я мог умыться. И дай йоду залить боевые раны.

Вернувшись из ванной комнаты, Анатолий удобно располагается в любимом кресле Олега и уже более спокойно продолжает свой рассказ:

— Знаешь ли ты, где мы были сегодня? Я и Патер. У Грачева! Он пригласил нас отпраздновать получение аттестата зрелости его сестрой Мариной. Той девушки, которой мы помогали, когда ее братец отбывал срок. А эта маленькая Маринка знаешь какой теперь стала!.. Короче говоря, встретившись с нею сегодня, я, как говорится в старинных романах, прямо-таки потерял голову!

— Но ведь ты совсем недавно говорил мне, будто тебе очень нравится Татьяна Петровна…

— Да, был, это верно, но как? Как нравится красивая актриса из заграничного кинофильма. А тут живая, настоящая, чертовски симпатичная девчонка! От нее все там были без ума. Даже Патер…

— Не ври, Патер влюблен в свою Беатриче — Анастасию Боярскую.

— Да, он давно, еще до отречения, влюбился, в Настю, но это не помешало ему оценить достоинства Марины. Зато эти лопухи, ее школьные друзья, прямо-таки… Но, в общем-то, они хорошие ребята, а вот еще два типа, которых пригласил, видимо, уже сам Грачев, эти прямо-таки ошалели. Сначала еще ничего, только глаз с нее не сводили, а потом, когда поднабрались…

— Но ведь и вы с Патером не один только чай там пили?

— Я этого и не скрываю. Патер хоть и непьющий, но за здоровье Марины и за ее аттестат выпил пару рюмок. Я уложился в свою норму — три… Ну, может быть, на этот раз четыре рюмки…

— Кто там был еще? Не было разве подруг Марины?

— Наверное, были, но я никого, кроме нее, не видел…

— А подрались вы там, конечно, из-за Марины?

— Ни с кем мы там не дрались. Это потом, на улице, когда мы пошли домой. За углом нас уже поджидали те два типа, приятели или знакомые Грачева. С ними еще двое неизвестных нам. В гостях у Грачевых их не было. Один из них показался мне похожим на того, что огрел меня в прошлом месяце бутылкой. Вот тут-то и началась баталия… Видел бы ты, как Патер от них отбивался! Обязательно нужно вовлечь его в нашу народную дружину…

— Как бы тебя самого после такой баталии из нее не выставили, — хмуро прерывает Анатолия Олег.

— За что? За самооборону? Выходит, нам нужно было позволить избить себя?

— Как же вы все-таки выстояли двое против четверых?

— Что значит — выстояли? Мы не только выстояли, мы обратили их в позорное бегство.