Сергей Зверев - Война уже началась

– Конечно, – фыркнул Сизиков. – Спрашиваешь…

И даже не отшутился. Я хотела ему верить, и даже верила, но все равно чувствовала себя паршиво. Может, я уже тогда подсознательно понимала, что в мою жизнь вторгается нечто скверное?

Ни до центра, ни до автобазы мы не дошли. За приземистым зданием закрытого сельпо (скобы внахлест, замок во всю дверь – явно не обед) у водосточной трубы, под которой почему-то прижилась урна, стоял «уазик» с задранным капотом. Водитель, небритый, похожий на флибустьера дядька в промасленной рубахе, сидел на подножке и курил «Беломор».

– Бог в помощь, – забросил удочку Гулька. – Сломался?

– Отдыхаем, – сминая вчетверо мундштук, пояснил шофер.

– А это? – Гулька кивнул на разинутый капот.

Дядька пожал плечами, повторил:

– Отдыхаем.

– Триста рублей до Карадыма, – брякнула я. – Нормально?

Дядька задумался.

– Нормально. Но мало. Вы откуда?

– Из Эфиопии, – сказал Гулька.

– Четыреста, – завершила я торги. – Больше не дадим.

Дядька перевел задумчивый взор (ну мыслитель, не могу…) с кончика своей папиросы на мои «ортопедические» кроссовки, покрытые пылью.

– Правильно, не давайте. Все равно бензина нет.

– Ни капли? – уточнил Гулька.

Взгляд шофера стал медленно проясняться – как проясняется небо после дождя. Он щелчком выбросил папиросину, проследил за ее полетом на соседний палисадник.

– Почему ни капли? До Карадыма доеду, там в коня впрягусь. Давайте так, – он смерил Гульку, а затем и меня оценивающим взглядом покупателя, – вы платите за бензин, проезд бесплатный.

– Почем нынче бензин? – скептически поджал губки Гулька.

– Двадцаточка, – не смущаясь, возвестил шофер и достал вторую папиросину. – Две канистры, по двадцать литряков. Цена умеренная. А не хотите – как хотите, охотники найдутся.

– Мать моя женщина… Восемьсот рэ… – загундел Гулька. – Да это ж юмористика! Мужик, ты че юродствуешь?

– Гулька, не жмись, – прошептала я. – Бог с ним, фирма платит… Чего ты выступаешь?

– А потому что обдираловка, – рявкнул Гулька и ни с того ни с сего стал покрываться густой краской.

– Ну решайте, – зевнул дядька. – Чего я буду тут с вами… Мне к четырем директрису на базу везти…

Два часа мы добирались до Карадыма. Места, сквозь которые мы проезжали, конечно, впечатляли неизгаженностью. Дорога петляла через дикие заросли. Лес казался непроходимым благодаря обилию густорастущего подлеска, скрывающего стволы. Тайга состояла в основном из хвойных – сосны, лиственницы. Кое-где выглядывала боярка – колючая горбунья, заросшая листвой. Несколько раз мы вырывались из тайги и попадали то в старицы – пересохшие русла речушек, то краем цепляли болотистые хляби, блестящие протухшей зеленью и вид имеющие далеко не аппетитный, то проезжали по каменистым осыпям – голым островкам в море флоры. Потом опять врезались в тайгу, которая и не думала расступаться, и мы ехали чуть не по еловым лапам, метущим откосы.

Ехали в тишине. Шофер попался молчаливый, да и мы с Гулькой старались не переругиваться. Канула вечность. Карадым появился внезапно, когда в него уже не верили. Взору открылась узкая долина, «брега туманные» на той стороне Аваша. Узорчатый кряж, кустарники, домишки, жмущиеся друг к дружке. Кое-где галечные мыски. Потом блеснула вода на стремнине, над водой – каменные лабиринты, и стало ясно, где есть что. Вся речушка в сотню метров шириной. Тайга, вдоль которой мы ехали, скалисто опускалась к берегу. Начиналось редколесье. За ним – в разливах непересыхающей грязи по краям дороги – потянулись низкие фермы. Карадым уступами сползал в Аваш, обтекая внушительные очертания расщепленного утеса, нависшего над водой. Немного правее поселка, примерно на середине открытого плеса, можно было различить островок – обрывистую, вытянутую вдоль берега скалу.

– Кайнак, – глянув в зеркало над головой, обронил шофер. Помолчал. – Островок такой. Раньше с дальней стороны переметы ставили на тайменя. Табунами пер, гад… Днем у берегов отсиживался, а ночью выходил на перекаты… и аж бурлило от него… По десятку за ночь на одну снасть, представляете? Вот не вру, у меня брательник тута живет… Ну, рыбнадзор, конечно, шалил, штрафы непомерные накручивал… но и рыбка была. Многое окупала, кормила она нас, краснушка наша…

– А сейчас? – поинтересовался Гулька.

– А-а, – разговорившийся дядька сплюнул в окно. – Довели страну, с-собаки… Ни рыбнадзора, ни рыбки. Рыбнадзор на север подался. Таймень – на юг, в верховья. За ним яльчик с ленком. Одна ряпушка в Черноярке осталась. Да щуки чуток. И ту доедаем.

– А народ тут что делает?

Дядька пожал плечами:

– Живет…

Фермы кончились. Мы проехали мимо рогатого стада, мирно пасущегося в полыни, и въехали в поселок. Потянулись частные домишки. Однообразные палисадники радовали глаз опрятными яблоньками. Строения были безбожно стары, заборы и переулочки убоги, однако того уныния, что царило в Октябрьском, в местном антураже не ощущалось. В облике Карадыма присутствовал пусть забитый, придавленный, но самобытный колорит, не подвластный ни времени, ни новейшим технологиям. Самобытные жучки, обленившиеся от жары, беззвучно разевали пасти. Самобытные бабы в платочках (возраст не имеет значения) лузгали семечки на завалинках и, сияя веснушками, пялились нам вслед. Самобытная крапива росла где только можно.

– Здесь почта есть? – вращая головой, как танк башней, вопросил урбанист Гулька.

– Обязательно, – кивнул дядя. – Много чего есть. Пекарня, фабрика художественного промысла, филиал Октябрьского ПМК, ДРСУ, заготконтора и даже два психа из налоговой. По нечетным. А по четным – в Октябрьском. Вы вообще к кому?

– Мы вообще туристы, – для смешка имитируя легкий акцент, представился Гулька.

– А-а, – шофер понимающе кивнул. – Эфиопы… Ну, помогай вам бог, турысты.

Меня уже подташнивало. Опустошив наши карманы, дядя высадил нас посреди всей этой самобытности («Едри ее в плетень», – как шепотом выразился Гулька) и, порекомендовав в качестве укрепляющего местный «Хилтон», покатил обратно.

На ограде дощатого «Хилтона», поджав под пузо конечности, сидел ободранный кот и пялился на нас с большим непониманием.

– Швейцар, – сострил Гулька.

– Кинь ему монетку, – устало поддержала я.

Напротив «Хилтона», за волдыристым тротуаром, собранным из досок, стояла избушка с крошечными окнами. Табличка на входе безрадостно извещала: «Тубдиспансер Октябрьского райздравотдела». Два самобытных «фтизиатра» преклонных годов лениво покуривали на крыльце. Шаткую ограду увивал декоративный хмель. Подобные диспансеру избушки, теснясь в ряд, украшали протяжение узкого переулка, в который мы пришли по наводке шофера.