Сергей Лобанов - Мы будем на этой войне. Не родная кровь

Он недолго сожительствовал с матерью двух маленьких сыновей, считавшей, что пусть хоть такой мужик будет. А то какому нормальному мужику, не приживальщику, она нужна с двумя-то «спиногрызами»?

Но и этот получил очередную судимость за очередную кражу и надолго поехал «в командировку».

Иван родился в восемьдесят втором году, уже без своего непутёвого папаши, который из зоны ни строчки не написал своей бывшей сожительнице. А она слала ему длинные письма, изливая на тетрадные листки тяжёлую долю одинокой бабы, едва тащившей на себе трёх малолетних детей, кое-как обувая и одевая их, кормя, чем придётся.

Никитин Иван Петрович унаследовал от своего папаши фамилию и отчество. Да в довесок несчастливую судьбу: первый раз он сел в пятнадцать лет за то, что с друзьями ограбил павильон. Собственно, Ванька и не грабил. Так, в сторонке стоял, пока другие, пользуясь темнотой, безлюдьем и беспомощностью молодой, напуганной до смерти продавщицы, дербанили содержимое железного киоска. Но срок получил вместе со всеми, хоть и поменьше организаторов преступления – четыре года.

Три года чалился на «малолетке», а как исполнилось восемнадцать, был этапирован на «взросляк», где досидел оставшийся по приговору год. Освободился «звонком», то есть, отбыл весь срок до конца.

Вернулся домой, решил начать честную жизнь, тем более что сел по глупости. За время отбывания наказания о многом передумал и понял, что не хочет идти по стопам непутёвого родителя. Да и мать на редких свиданках переживала, плакала, говорила, что Иван весь в своего папашу пошёл.

Второй раз Иван сел в двадцать четыре года. Сел опять по глупости – за хранение угнанного авто. Подставили старые кореша, попросившие подержать временно в его гараже автомобиль, клятвенно заверив Ивана, что тачка «чистая». Не хотел этого Ванька, чувствовал, темнят дружки, и всё же не смог отказать. Арестовали его через несколько дней после этого. И закрутилось всё по-новой… Дружки пошли в отказ: мол, знать ничего не знаем. Пришлось Ивану отвечать за их подлость и собственную глупость. Опять схлопотал четыре года общего режима.

Со своей будущей супругой Еленой он познакомился по переписке, как с «заочницей». Дело дошло до того, что она начала приезжать к нему на краткосрочные свидания, а потом, когда расписались в зоне, два раза приезжала на длительные.

Елена выглядела «серой мышкой», по характеру была очень доброй и отзывчивой. Жена и мать из неё получилась хорошая. Она верно ждала мужа, слала ему передачи и письма. Ожидая освобождения супруга, одна воспитывала сына Ромку от первого неудачного брака. Рождённая от Ивана дочь Вика появилась на свет уже после освобождения отца.

На зоне парень твёрдо решил «завязать», освоил профессию каменщика. Вернулся молчаливым, прежде чем что-то сказать, тщательно обдумывал, что говорить и как. Эта привычка появилась в неволе, где за каждое слово спрос серьёзный.

Устроился на стройку по приобретённой специальности и зажил честной жизнью, хотя кореша по-прежнему не давали покоя. Как с гуся вода с них: будто и не подставляли, не подличали. При этом всякий раз с особой значимостью вспоминали о том, что слали «дачки» другану.

Иван действительно их получал и это очень помогало в неволе. Поэтому, хоть и держал на дружков смертельную обиду, не разрывал отношения совсем. Так уж он был устроен – весь из противоречий.

О таких говорят – классический неудачник. По глупости испортил себе жизнь в самом начале. Здоровья немало потерял за годы отсидки. Сухопарый, ростом метр семьдесят шесть, по привычке коротко стриженый, зеленоглазый, лицо аскетичное со слегка ввалившимися щеками из-за плохого питания и тяжёлой жизни на зоне. По характеру спокойный, не завистливый, не злобивый. За свои неудачи винил только себя.

Свою жену и детей Иван любил. В целом всё у него неплохо шло в последнее время, вот только жизнь бедной была, хоть и работал каменщиком. Работодатель прижимистый оказался, платил мало. А с двумя судимостями никуда особо не брали. Приходилось терпеть.

Пока Ванька сидел, жене без постоянного жилья очень тяжко приходилось. Андрей Николаевич ей помогал. Он хорошо относился к младшему брату и его жене. Видел, что порядочные люди они, да только жизнь об них ноги вытирала…

Так и жили три брата со своими проблемами и непростыми взаимоотношениями. Виделись нечасто. Семьями почти никогда не встречались, посиделок не устраивали. Разве что Андрей приглашал иногда Ивана с домочадцами в гости. Фёдора с семьёй тоже звал. Хотелось ему сплотить пусть и не родных по крови, но всё же братьев.

Иван и Елена приезжали несколько раз, потом стали стесняться шикарного загородного коттеджа, чем очень расстраивали старшего брата и его жену.

Фёдор с семьёй тоже не был частым гостем. Приезжал только если что-то хотел получить от Андрея. И всегда прежде узнавал, не собирается ли в гости младший брательник.

Их мать Мария Евгеньевна оставила фамилию второго мужа – Трошина, чем Федька очень гордился. Жила одна, не пытаясь никому из сыновей навязываться, как она считала. Внуков и внучек видит – и слава Богу.

После того как посадили отца Ивана, у неё ещё были мужчины, но надолго никто не задерживался, не желая брать на себя «довесок» из троих детей. Поэтому семейная жизнь у неё не сложилась. В свои шестьдесят лет женщина давно уже стала замкнутой, в общении тяжёлой, но незлобивой. Детей любила и переживала, что отношения между ними, мягко говоря, прохладные.

Мысли Андрея Николаевича прервали размеренное течение, напомнили о нынешних проблемах, враз вытеснили все воспоминания.

Он понятия не имел, где сейчас Иван с семьёй. Где мать, тоже не известно, но он очень надеялся, что в своей квартире. Никто из них не захотел переехать в загородный коттедж.

Ну, а с Фёдором всё ясно. Жаль только семью его. Им-то за что такое наказание?

Когда Трошин увидел машину старшего брата, показавшуюся из-за деревьев на пустой лесной дороге, то поначалу испугался – брат же! Как можно его ограбить и, скорее всего, убить? Ведь именно так прежде поступали со многими, кого удалось остановить в подходящем местечке и забрать всё ценное вместе с машиной, если она представляла какой-то интерес.

Правда, сам Фёдор ещё не убивал никого, всегда находились другие, выставлявшие это напоказ, бравировавшие своей способностью лишить жизни человека. Они и положение в недавно организованной «бригаде» занимали соответствующее по сравнению с теми, кто просто числился в новичках, ещё не совершив ни одного налёта, слушая рассказы и поучения имевших такой опыт.

Однако внезапный испуг Трошина сразу же сменился злорадством и желанием посмотреть, как этот зазнавшийся, забронзовевший чиновник выпутается из создавшегося положения. Нет, его смерти Фёдору не хотелось. Как-то не вязалось – смерть и брат, пусть и родной лишь наполовину.