Диана Кади - Враг не должен видеть твоих слез

Встав с постели, девушка натянула на себя шелковый халат и бодрым шагом пошла в ванную. «Так, какие сегодня?» – спросила себя она, рассматривая маленькие контейнеры с цветными крышками. В каждом из них была пара контактных линз. Надя любила менять цвет глаз. Свои светло-карие девушке не нравились, ей хотелось яркости, хотя при выборе одежды она останавливалась на практичных и удобных вещах.

Вот уже пятнадцать минут Надя не могла надеть вторую линзу и начинала нервничать. Опаздывать на встречу с человеком, который мог определить ее дальнейшую судьбу, было нельзя. Все-таки изменив цвет глаз и сделав легкий макияж, девушка решила позавтракать. Вечером, приложив усилия, она устояла и не съела ничего калорийного, полакомившись несколькими творожками и одним яблоком. Потенциальная звезда телешоу надела единственное в своем гардеробе платье, которое прекрасно подходило именно для таких случаев. Оно было простого кроя, без вырезов и кружев, но все же уместнее сейчас, чем джинсы и темная рубашка.

Надя крутилась у зеркала, когда на телефон пришло сообщение, что такси стоит у подъезда. Сев в автомобиль, она вмиг почувствовала резкую вонь грязных носков вперемешку с потом и запахом сигаретного дыма. Этот микс был просто пыткой для человека с развитым обонянием, и хотя Надя никогда не молчала, если ей что-то не нравилось, но сейчас высказать все, что она думает о нечистоплотном водителе, значило бы выйти из машины. То есть потратить время и опоздать, чего девушка позволить себе никак не могла. Поэтому она громко вздыхала и охала, словно это могло помочь не чувствовать дурной запах, а таксист ехал как ни в чем не бывало, совсем не обращая внимания на проявления недовольства своего пассажира.

Надя прибыла на место вовремя, вот только ее попросили немного подождать. Прошло уже полтора часа, а в кабинет к продюсеру ее так и не пригласили. «Я сейчас им все выскажу», – подумала она, подходя к секретарю, полноватой девушке, которая улыбалась всякий раз, когда их с журналисткой взгляды пересекались, словно извиняясь подобным образом за столь долгое ожидание.

– Я жду почти два часа, – возмутилась Надя.

– Простите, но у Романа Эдуардовича важные гости… – ответила девушка, обратив на Надю виноватый взгляд.

– А я не важный гость? Мне вообще-то было назначено.

– Подождите еще немного, думаю, что они уже заканчивают…

Надя не стала вымещать гнев на девушке и снова присела на стул у кабинета. Прождав еще двадцать минут, она встала и, миновав удивленную секретаршу, ворвалась в кабинет. Журналистку встретили недоуменными взглядами.

– Роман Эдуардович, заставлять девушку ждать столько времени – как минимум неприлично, – выпалила она.

Наглость в совокупности с прекрасным лицом и точеной фигурой вызвала у продюсера отнюдь не раздражение или злость. Он мог выставить ее за дверь, но только улыбнулся в ответ и, указав на кресло у стены, спокойно сказал:

– Наденька, присаживайтесь, я уже практически свободен. Костя, завтра до обеда жду сценарий. А по второму вопросу тебя сориентирует Ирочка, – обратился продюсер к мужчине с огромным животом и густой рыжей шевелюрой. Тот пожал ему руку и, бросив на Надю недобрый взгляд, вышел из кабинета.

– Может, кофе? – любезно предложил Роман Эдуардович. Он обладал нетипичной для продюсера внешностью: на вид не больше тридцати пяти, худощавый, с острым лицом и ласковым взглядом.

– Нет, спасибо. У меня уже нет времени, – съехидничала Надя. Она и вправду опаздывала в редакцию, где ждали не менее важные для ее карьеры дела.

– Тогда перейду к делу. Мне нравится, как ты работаешь. Ты очень хорошо смотришься в кадре, правильно подаешь материал. Не переношу наглых людей на дух, но твоя дерзость обаятельна…

– Ваша помощница сказала, что для нового ток-шоу требуется ведущая и вы рассматриваете мою кандидатуру…

– Рассматриваю. Но ты же понимаешь, все не так просто… – многозначительно сказал продюсер.

– Не поняла?

«Черт возьми, как все примитивно! Неужели он один из тех, кто пользуется женщинами, используя свое положение? Зря только ждала его два часа», – подумала Надя.

– Сейчас век Интернета. Можно прославиться за один день, прыгнув в кактус, например.

– Вы предлагаете мне прыгать в кактусы? – рассмеялась девушка.

– Нет, что вы, Наденька. Такую красоту – и в кактусы… Это я так, к слову. В общем, я готов взять вас ведущей нового ток-шоу в прайм-тайм, если вы снимете материал, выложите его в Интернете и соберете большое количество просмотров.

– И сколько нужно просмотров?

– Хотя бы миллион.

– Хотя бы? Да это нереально.

– Ну, если это для вас нереально, то зачем вы нужны нашему каналу? Я должен быть уверен, что вы сможете привлечь большую аудиторию. Вот прекрасный способ узнать, сумеете вы это или нет.

– По рукам. Я соберу даже больше миллиона, – ответила она, понимая, что ее шансы равны нулю.

Но Надя все же бросила вызов самой себе. Она давно мечтала стать популярной телеведущей. Перед ней стояла конкретная задача. Она ничего не теряла и ничем не рисковала. Условие продюсера показалось ей маловыполнимым, но справедливым. Девушка, привыкшая всегда добиваться поставленных целей, была готова если не на все, то на очень многое, лишь бы получить свое.

Снег уныло падал на грязную дорогу. На душе у беркутовца было гадко. Мимо шли равнодушные прохожие, которым было все равно, что чувствует Родион. «Почему отец даже не хочет понять меня? – спрашивал он себя. – Чем я хуже Сергея? Даже в детстве он меня не любил. Пока была жива мама, он еще сдерживал себя. Если бы не она, я бы сошел с ума или покончил с собой… Слишком часто я думаю о смерти. Может, я шизофреник? Хотят расстаться с жизнью только психически больные люди. Тогда одиночество и никому не нужность – это болезнь? Одиночество – это не остаться одному, нет. Человек чувствует себя одиноким, когда рядом люди, которые его не понимают. Я хочу, чтобы меня любили. Разве я многого прошу? Мне было бы достаточно, чтобы он меня не унижал. Почему он так со мной? Почему я получал даже тогда, когда провинится брат?»

Родион не раз спрашивал себя об этом. Эти вопросы преследовали его. Он часто вспоминал свое несправедливое детство. Когда ему было восемь, Долгов-старший запер его в кладовой на целую ночь. Родион плакал, звал на помощь маму, но отец запрещал жене вмешиваться в воспитание сына. Рассердившись, он тогда жестоко избил рыдающего сына и произнес слова, которые врезались в память Родиона на всю жизнь. Долгов-старший сказал, что настоящие мужчины никогда не плачут и враг не должен видеть слез. После этих слов мальчик снова оказался в сырой и темной комнате. Тогда родной отец стал для него самым злейшим врагом, и Родион пообещал себе, что никогда больше суровый отец не увидит, как плачет его обиженный сын. Даже сейчас уже старый отец угнетает его, называет тряпкой и решает, как ему жить. Жить с ним и с до тошноты идеальным братом было невыносимо, но позволить себе отдельное жилье беркутовец не мог. Общежитие было переполнено приезжими, и Родиону приходилось жить с людьми, которые его не понимают. Да даже если бы он имел возможность переехать, то не сделал бы этого: он боялся остаться один, а так создавалась хоть какая-то видимость семьи. Однако Родион страшился не только этого. Проще было бы сказать о том, что не вызывало у молодого сержанта милиции страх. Его пугала безрадостная действительность, которую он никак не решался изменить, но больше всего Родион боялся, что так будет всегда. Что он так и не найдет в себе силы дать отпор деспотичному отцу. Что не научится самостоятельно принимать решения. Что его никчемная жизнь не станет лучше.