Сергей Зверев - Гладиатор в погонах

– Ой, как хорошо! Я уже подумала, что вам отрезали…

– Что отрезали? – удивился Максим.

– Голову.

– Нет, не отрезали. Моя голова не проходит по их стандартам, и, кроме того, головы они отрезают обычно по утрам.

– О, майн гот, ваш черный юмор меня шокирует!

Неожиданно щелкнул засов на двери. Вошел мальчик лет двенадцати. Он бросил на земляной пол одеяло, положил на него несколько лепешек в полиэтиленовом мешке. Посмотрел на пленников с любопытством, ни слова не говоря, вышел. Снова щелкнул засов на двери.

– Это, конечно, не пять звезд, но… какой-никакой сервис, – покачал головой Максим.

Он расстелил на земле одеяло, пригласил Ингрид присесть и принять скудное угощение.

– Как мы будем спать? – прервала размышления Максима Ингрид.

– Можно по очереди. Полночи ты на одеяле, полночи я.

– Я предлагаю лучший способ: одеяло большое, поэтому ляжем вместе, спина к спине. Так теплее и целая ночь сна.

– Спина к спине – это оригинально, хотя больше подходит для другой ситуации.

Они улеглись, через несколько минут Ингрид уже спала. «Хорошая нервная система», – поразился Максим. Сам он долго ворочался и заснул только часа через два.

Сон был до омерзения жуткий. Максим держал в руках свою голову и недоумевал: как она могла оказаться у него в руках. «Я ведь жив, а голова отделена. Ее кто-то отрезал». А голова посмотрела на него и велела поставить ее на место. Максим ставил голову на шею, но она не вставала на положенное ей место и все время падала. Он ее подбирал и снова ставил и ставил…

Проснулся в холодном поту. Но осознание того, что это был сон, облегчения не принесло. Он лежал на спине, Ингрид лежала рядом, прижавшись к нему и подперев кулачками подбородок. Суровая реальность тяжелой глыбой снова навалилась на Иконникова. Может, сегодня мой последний день. Он сел на импровизированной постели, огляделся. Светало. Утренний свет проникал через узкое окошко, превращая подвальную черноту в серую хмарь.

Максим встал. Ингрид застонала во сне, свернулась калачиком. Он осторожно накрыл ее освободившейся половиной одеяла. Голова была еще тяжелая, но уже не гудела. Короткий сон принес облегчение. Сделал несколько дыхательных упражнений по системе хатха-йога. Мысли стали яснее.

Стал ходить взад-вперед по комнате-камере. Странно, рассуждал про себя Максим, значит, убивать меня они не намерены. Пока! Саладдин сказал: «Завтра решу, что с тобой делать». Это означает, что бандит этот – фигура мелковатая и он либо не уполномочен решать судьбу захваченных им пленных, либо намерен сделать какой-то обмен.

А сегодня все наши будут стоять на ушах. Шутка ли: уничтожена группа журналистов, пропала немецкая корреспондентка. Что подумает мое руководство и как доложит о ЧП Каретников? Наверняка постарается всю ответственность свалить на меня.

Ингрид проснулась с первыми лучами солнца. Она уселась на одеяле, зевнула и потянулась. Уставилась на Максима широко раскрытыми глазами, усмехнулась:

– Поразительно! Первый раз спала в постели с мужчиной, который меня не домогался.

– Это комплимент или упрек?

– Скорее, удивление.

– Послушай, Ингрид, времени мало, поэтому я хотел бы сказать тебе основное. Мы в плену вооруженной оппозиционной группировки. По первичным признакам, она примыкает к «Джебхад ан-Нусра» или к «Аль-Каиде». Это радикальные исламисты. Для них убить человека – все равно, что прирезать курицу. Поэтому при общении с ними не качай права, не дави на жалость и выполняй все их приказания.

– Даже идиотские?

– Да, даже идиотские. Пойми: женщина у них не человек. Она – как дорогая лошадь. Я не знаю, что у них на уме. Но, скорее всего, тебя будут выкупать. Поэтому ты для них сейчас товар.

– Ужас!

– Исходя из этого, они не будут причинять тебе вреда. Но твой плен будет продолжаться долго.

– А что будет с тобой?

– Не знаю. Но, судя по ходу последних событий, в ближайшее время они меня убивать не собираются.

Ингрид встала, подошла к Максиму, глядя ему в глаза, спросила:

– Я могу тебе чем-нибудь помочь?

– Можешь, – Максим вяло улыбнулся. – У тебя хорошая память на цифры?

– Да, телефоны ближайших друзей помню наизусть.

– Запомни еще один телефон. – Максим продиктовал девушке семь цифр. Ингрид повторила их два раза.

– Запомнила.

– Это телефон моего начальника, его фамилия Плешкунов…

– Плэ-шку-нов, – повторила Ингрид по слогам, – это труднее, но запомню.

– Позвони ему, когда у тебя будет возможность. Сообщи, как все было, и скажи: я никого не предавал.

– Хорошо, я это сделаю. Мне страшно, Максим. – Она припала к его груди, всхлипнула.

– Не бойся! Со смертью всегда можно договориться. Надо только говорить на ее языке.

– Майн гот, как ты можешь такое говорить!

Снаружи началось какое-то движение: шум подъезжающих машин, топот ног нескольких людей. Максим подошел к узкому окну, приподнялся на цыпочки. Вдалеке на улице увидел несколько подъехавших джипов.

– Что там? – напряженно спросила Ингрид.

– Кто-то подъехал. Вероятно, за мной.

Он подошел к девушке, сел рядом с ней на одеяло.

Они сидели рядом несколько минут и молчали. Ингрид подобрала ноги под себя и обхватила колени. Максим сцепил руки в замок, опустив их на землю.

– Скажи, Максим, почему в них столько ненависти? Зачем они убивают? – Девушка растерянно посмотрела на Иконникова.

– Очередной передел мира. Вы можете объяснить феномен Гитлера? Как в вашей стране, в центре мировой цивилизации, могло вырасти такое чудовище? Причем, заметьте, не без помощи европейской элиты.

– Но сейчас-то двадцать первый век. Мы, Европа, отрываем от себя, даем им гуманитарную помощь, учим их демократии…

– Демократии? – усмехнулся Максим. – Прежде, чем навязывать человеку свои ценности, вы должны подумать, а подойдут ли они ему. Вы пытаетесь надеть намордник на волка. И не можете понять, что волк никогда не потерпит его на себе. А потом недоумеваете: почему он нас кусает? Вы даже не подозреваете, что голодный волк рядом – это то, что вас скоро сожрет.

– Но что делать-то?! – в отчаянии воскликнула Ингрид.

– Не знаю. Вам не надо было лезть со своей демократией в мир, который вы не знаете. А он сложный, этот мир. Там есть тонкие механизмы саморегулирования, которые шлифовались веками. А вы – как слон в посудной лавке. Влезли туда со своей демократией и выпустили джинна из бутылки.

– Значит ли это, Максим, что это война между нашим миром и ими?

– Да, Ингрид. Это конфликт цивилизаций. И это надолго. Теракты в Европе станут таким же обыденным явлением, как осенние дожди. Европа захлебнется в крови…

Снаружи послышались шаги. Щелкнул засов. В помещение вошли два боевика. Один из них ткнул указательным пальцем в сторону Максима: