Виктор Снежко - Чувства замедленного действия

– Ну, как проходит первое дежурство? – спросил командир у Ратникова.

– Нормально, Комбат, – ответил взводный. – Инцидентов при досмотре личного автотранспорта местных жителей не было, к такой процедуре они приучены. По первому требованию безропотно открывают багажники.

Сергей полистал журнал.

– Проверили одиннадцать легковых машин, номера их здесь записаны. Ничего запрещенного не обнаружено. На Грозный проследовала колонна бензовозов из десяти машин в сопровождении двух боевых машин пехоты и одного бронетранспортера.

Сергей окинул взглядом помещение.

– Прибрались тут маленько, навели порядок. Сейчас бойцы углубляют окоп, больно мелковат. В случае чего по нему передвигаться можно только на корточках. Это не дело, когда из укрытия даже «богатырь» Громила по пояс виден, не говоря уж об остальных.

Послышался шум мотора. Трассу на приличной скорости утюжила крупногабаритная автомашина. Рваные лохмотья тента развевались на ветру и громко хлопали по бортам, отчего грузовик походил на огромную птицу.

– Это «Малыш» спешит домой.

«Урал» был пожалован заставе ГУОШем и отродясь не имел государственного регистрационного номера. Какой-то умник намалевал на бампере белой краской слово «Малыш», и это название служило теперь опознавательным знаком автотранспорта тринадцатой заставы.

Включив правый поворот, «Малыш» остановился у закрытого шлагбаума. Из кабины выпрыгнул улыбающийся Гусельников, глаза его довольно блестели.

– Порядок, Комбат, – доложил он. – На полмесяца хлебом мы обеспечены. Договоренность достигнута в результате непростых для обеих сторон переговоров, не исключена возможность подмены нашей муки высшего сорта на более низкий сорт, о чем я предупрежден. Главное – хлеб будет.

– Молодец. – Некрытов одобрительно шлепнул его по плечу. Чувство удовлетворения передалось и командиру: все-таки одна проблема решена.

Место для погреба выбрали между столовой и вагоном. Шесть человек из второго взвода работали сноровисто, и к обеду яма практически была готова. Оставались мелочи, они достались старшине Косихину – полноватому, плешивому мужичку с вечно брезгливым выражением лица.

– На кой ляд мне это нужно? Я землю копать не нанимался, – бубнил он, обравнивая края ямы. По его круглому, как сковорода, лицу за ворот нательной рубахи стекали крупные капли пота. – За месяц вся картошка не испортится. Для кого нам ее сохранять?

– Уймись, Косой, слушать тошно, – не выдержав, оборвал его Беляков. Он подбирал совковой лопатой землю за Косихиным. – Гляжу я на вас, городских, и диву даюсь: какие-то вы ненормальные, элементарного понятия не имеете, что картошка – это плод и результат тяжелого крестьянского труда. А всякий труд требует к себе должного уважения, понимать надо.

– Коль ты такой умный и сознательный, почему в городе живешь? Сидел бы в своей деревне да доярок щупал. Что, городские слаще деревенских? – продолжал язвить Косихин. – Меня, к примеру, ни в жизнь не заставишь сапогами навоз месить. Каждому – свое.

Беляков промолчал, но в глазах его заиграли злые огоньки.

Назревавшую ссору прекратил Костин:

– Кончай болтовню, Косихин. Соображение надо иметь, картошка никогда не помешает. Излишки можно обменять у местных на другие продукты. Сегодня женщина просила продать на семена пару мешков. Сибирская картошка здесь нарасхват. В конце концов, ее можно будет оставить ребятам, которые нас сменят.

Получив отпор от взводного, Косихин недовольно засопел. Больно все правильные, ни с какой стороны не подступиться, а копнуть глубже, на поверку все окажутся с изъяном. Как их ненаглядная картошка. Возьмешь иную в руку – круглая и ровная, смотреть любо-дорого, глаз радует, а ковырни ножом – под кожурой гниль.

Зачем он здесь? Прельстился погонами прапорщика или возможностью получить без проволочек трехмесячную задолженность по зарплате? Если вдуматься, все сводится к одному: стенания жены на вечную нехватку денег и двенадцатилетняя безнадега в изоляторе временного содержания со старшинскими погонами на плечах. Поездка в Чечню сулила новые погоны, пусть без просвета, но со звездочками, а там, глядишь, и должность новая подвернется. Командиров расплодилось – плюнуть некуда. Пять начальников на тридцать пять человек, не многовато ли? Ладно, полтора месяца – не полтора года, выдержать можно, а потом посмотрим…

Обедали повзводно, так как общий стол больше дюжины едоков не вмещал. Меню было нехитрым: суп гороховый, макароны, слегка сдобренные тушенкой, и чай. Других разносолов, исходя из имеющихся припасов, в ближайшее время не предвиделось.

Первыми откушали бойцы Костина, через несколько часов им предстояло заступать на дежурство. Из столовой, тяжело отдуваясь, вышел Косихин. Не успел он сделать несколько шагов, как следом за ним выбежала Наташа маленькая.

– Эй, лысый-дорогой! – остановила она Косихина. – Почему оставил на столе немытую чашку?

Сомлевший от горячей пищи старшина не сразу понял, что ей нужно.

– Кто ее будет мыть? Кипяток в полевой кухне.

– А вы не станете? – оторопело спросил он.

– Мы не посудомойки, а повара, – бойко парировала Наташа маленькая. – В четвертом отряде кашеварим, и в каждом находится барин, которому лень за собой посуду помыть.

Пристыженный Косихин поплелся обратно в столовую, где перед входом, в ожидании очереди, собрались свободные от службы милиционеры первого взвода.

В дверном проеме вагона показался Ремнев. Прижимая к груди алюминиевую чашку, он стал осторожно спускаться по ступенькам, жалобно заскрипевшим под его весом. Благополучно ступив на землю, Ремнев присоединился к товарищам.

– Портос, ты ничего не перепутал? – спросил Громила, глядя на него снизу вверх.

– В чем дело? – не понял Ремнев.

– Здесь очередь не в баню, а в столовую.

– При чем здесь баня, чего плетешь?

– При том, что твой тазик пригоден не для принятия пищи, а для помывки в бане. – Громила постучал кулаком по посуде Ремнева и, опасаясь оплеухи, отскочил в сторону.

Чашка у Портоса и впрямь была огромных размеров, под стать хозяину. В ней свободно можно было искупать новорожденного ребенка. Болтавшаяся на поясе кружка Портоса вмещала никак не менее литра.

– Не боись, не трону, – засмеялся вместе со всеми добродушный Ремнев. – Солдат ребенка не обидит. Когда в баню пойдешь, попроси у меня этот тазик – уступлю, только не утони в нем, воробей.

Смех перекинулся на задиристого Громилу.

После обеда «Малыш» с Новиковым, Гусельниковым и тремя бойцами помчался в Шаурскую решать с казаками дровяную проблему. Так, в хозяйственных заботах прошел первый день службы.

Ночь наступила стремительно. Светлые минуты дня были сочтены, едва солнце коснулось крыш домов. Одновременно с темнотой землю накрыли туман и сырость. Просохшие за день куртки бойцов опять напитались влагой, моментально отдавая драгоценное тепло.