Александр Тамоников - Бандеровский схрон

Бабула трясся на подводе, сумел еще немного поспать. Рядом кряхтел и жаловался на жизнь Яков Коряк.

На хутор Белый прибыли около двух часов ночи. Встали в лесном массиве, выслали коротышку Горбаша на разведку.

Фадей вернулся через четверть часа с блудливой ухмылкой и ромашкой в зубах. Мол, все нормально, хутор спит. Собака у Раковских брешет, словно чует недоброе.

– Яков, как я и обещал, ты с нами не пойдешь, остаешься тут, – буркнул Бабула. – Да и толку от тебя там, как с козла молока. Подгонишь подводы к воротам, чтобы не переться нам потом в такую даль. Остальные – за мной.

Другие домовладения не волновали Нестора. Вполне возможно, что там обитали правильные украинцы.

Богдан Клычко ногой вышиб калитку, группа ворвалась во двор. Крупная собака бросилась наперерез, истошно гавкая. Правильно чуяла зверюга. Карагуля пропорол ее очередью и засмеялся, когда та стала кататься по земле, жалобно повизгивая.

В доме началась паника, кричали люди, плакал ребенок. Бойцы быстро пересекли двор.

Влас Раковский был нетрусливого десятка. Он понял, что происходит, выскочил на порог с перекошенным заспанным лицом, всклокоченный, в одном исподнем, и вскинул охотничью берданку. Азар Жмелик стегнул очередью из «МР-40». Влас закричал от боли, выронил ружье и схватился за простреленное плечо. Бабула первым запрыгнул на крыльцо, схватил его за горло, толкнул обратно в дом.

И пошла потеха! Заслужили, подлые изменники, вражины большевистские! Бойцы, улюлюкая и топая сапогами, разбегались по комнатам. Клычко втащил в горницу раненого Раковского. Тот задыхался от боли, зажимал кровоточащую рану.

Бабула щелкнул зажигалкой, загорелся фитиль керосиновой лампы. Дом Раковского и вправду выглядел вместительным и не самым бедным.

Распахнулась дверь, истошный крик напряг уши. Богдан Клычко приволок в горницу пожилого благообразного мужчину в трусах и застиранной майке, швырнул на пол. Он удалился, похохатывая, втащил за волосы седую морщинистую женщину в глухой ночной сорочке, бросил рядом с мужчиной.

Загремело на лестнице, в комнату скатилась еще одна женщина, сравнительно молодая, с красивыми волнистыми волосами. Она что-то повредила, при падении ползла, пыталась встать, но ноги разъезжались. Глаза ее затравленно блуждали.

Хлопцы встретили ее появление одобрительными выкриками. Раковский захрипел, бросился к жене, превозмогая боль, но Бабула ударил его по шее ребром ладони, и бедняга потерял сознание.

Снова грохот, по лестнице скатились трое. Жмелик держал за шиворот сорочки девчонку лет семи, она извивалась, плакала, но вырваться не могла. Вторая его рука тоже была при деле. В ней извивался пацаненок, совсем мелкий, годков трех. Он голосил, брызгал слезами. Одежды на нем не было, поэтому Жмелик держал его за горло.

– Чуть не убежала мелкота, – отдуваясь, сообщил боец и швырнул добычу на пол. – Эта паршивка уже мальца на козырек выбросила, сама за ним карабкалась. Хорошо, что успел…

Девчонка с воплем бросилась из дома. Хохочущий Горбаш выставил ногу. Она ударилась лбом о порожек, потеряла сознание.

Застонала женщина с красивыми волосами, пыталась подняться. Она от потрясения лишилась дара речи. Мальчишка скорчился в углу, закрыл глаза, дрожал от страха.

Пришел в себя отец Власа Раковского. Он бросился с кулаками на Бабулу. Тот легко уклонился от неуклюжего удара старика, ногой отбросил его к печке и пальнул из «вальтера».

Жмелик полоснул из автомата по пожилой женщине и детям.

– Чтобы не мучились, – проговорил он, меняя магазин.

Поднялась бледная как мел женщина с распущенными волосами, смотрела невидящими глазами на сына и дочь.

– Ее с собой заберем, – буркнул Бабула и ударил женщину кулаком в лицо, чтобы не путалась под ногами.

– Что ж вы творите, нелюди! – донеслось со двора. – Это же Влас Раковский, он же украинец!

Карагуля, не говоря ни слова, вывалился наружу, стеганул из автомата. Смельчак, видимо, кто-то из соседей, опомнился. Он зигзагами улепетывал по двору, перелетел через ограду, рухнул в бурьян. Тряслись лопухи, храбрец скачками уносился прочь.

Жмелик, мурлыча что-то себе под нос, связал бесчувственную женщину, проволок ее через двор, загрузил в одну из подвод, которые подогнал Яков. Хуторянин шарахнулся от пленницы, как от прокаженной, начал судорожно креститься.

Хлопцы лихорадочно обшаривали дом. Они логично рассудили, что семейству Раковских все это теперь без надобности, стаскивали на крыльцо какие-то тряпки, одеяла, обувь с одеждой, красивую посуду. Пусть Ганка порадуется.

Содержимое подвала особенно порадовало глаз. Здесь было сухо, прохладно. Влас знал, как следует хранить продукты. Каждому бойцу пришлось сделать пару ходок, чтобы вынести мешки с мукой. Яков подогнал подводы к крыльцу. Хлопцы грузили в них печеный хлеб, сырные головы, овощи, прошлогодние соленья и маринады, сушеные грибы, варенье. Да еще и бабу добыли!

Настроение у бойцов было приподнятое. Единственная незадача – подводы загружены до верха. Теперь придется идти пешком. Но ничего, зато еды надолго.

– Пан поручик, самогон берем? – каким-то севшим голосом спросил Карагуля. – Его тут целых три бутыли. Может, оружие протереть или еще чего.

– Я вам протру! – прорычал Бабула и махнул рукой. – Ладно, берите, на базе разберемся.

Раненого Власа Раковского подцепили крюком, стащили с крыльца, проволокли через двор и выбросили на улицу.

Клычко, утробно урча, мастерил петлю на пеньковой веревке. Свободный конец он перебросил через балку на воротах, а петлю затянул на горле Власа. Натягивали конец веревки дружной компанией.

Раковский очнулся, когда его поволокло вверх, и земля стала уходить из-под ног. Он хрипел, извивался, посинел от натуги, когда петля сдавила горло. Глаза вылезли из орбит, вывалился язык. Бедняга пару раз дернулся и повис.

На грудь ему прикололи бумажный лист, на котором Жмелик вывел каллиграфическим почерком: «Так будет со всеми изменниками!»

– Эй, народ! – проорал Клычко, сложив ладони рупором.

Можно было не сомневаться в том, что его слышал весь хутор.

– Этот предатель должен висеть два дня! Смотрите и мотайте на ус! Если снимете раньше, то мы об этом узнаем, вернемся и сожжем весь хутор!

Ночка удалась на славу! К рассвету обоз беспрепятственно добрался до базы. Ликовали оставшиеся бойцы – не зря съездили! Подобревший Бабула разрешил им приложиться к самогону. Но в меру, чтобы утром были как стеклышки и стояли в строю.

Бабу он велел отвести в отдельную землянку на краю хутора, где Яков хранил удобрения и инвентарь, приковать к стене, чтобы не сбежала. Бросить ей какой-нибудь матрас и не забывать кормить. Все-таки живая пока. Хлопцы встретили это распоряжение ликованием, кто-то даже шапку подбросил.