Станислав Рем - Капкан на маршала

Абакумов поднял трубку телефона внутренней связи:

– Михайлов? Соколов, Гельман, Нестеров: кто из них сейчас в Москве? Гельман? Отлично. Срочно его ко мне!

Ким пристроился в углу «теплушки»: там сквозняк гулял меньше. Вагон, в который поместил капитана комендант, оказался весь в пулевых отверстиях, кое-как заделанных наспех в некоторых местах латками – досками: видимо, состав не в первый раз проделывал маршрут до передовой. Благодаря этим отверстиям сквозняк гулял по всему вагону. Днём-то, в жару, и без дождя, ещё было приемлемо, даже приятно. А вот к ночи серьёзно похолодало.

Танкисты поделились с незнакомым капитаном замасленным, пропитавшимся запахом керосина ватником: не дай бог закурить – вспыхнешь факелом. Вот в него-то Ким и запахнул своё худое, жилистое тело. Закрыл глаза. Втянул в себя керосиновый воздух. И понял: амба. Сна не будет. И виной тому были не запахи.

Тревожные мысли гнали сон.

Ким заметил «хвост» во время разговора с комендантом. Два офицера, лейтенант и старший лейтенант, выдали себя несоответствующим вокзальной суете поведением. Вошли в здание вокзала вместе, после разделились, блокируя оба выхода, на перрон и в город. После договорённости с начальником поезда опытно, аккуратно, проводили Кима до состава. После чего один остался стеречь капитана на платформе, а второй, старший по званию, куда-то удалился. Через десять минут чекист видел, как лейтенант запрыгнул в соседнюю теплушку. А из последнего вагона охраны чётко виднелась голова старшего лейтенанта: явно следили за ним, Кимом.

СМЕРШ, догадался капитан. Только им позволено вот так, в наглую, использовать чужие транспортные средства. Ишь, как быстро убедили коменданта! А ему полчаса понадобилось, чтобы уломать недоверчивого начальника эшелона, пока тот не дал разрешения выехать с танкистами. Даже Фитина пришлось потревожить телефонным звонком. И то седой подполковник ещё минут десять выкобенивался. А эти во вторую теплушку, в ту самую, в которой расположился комендант, на ходу. И не высадили… Точно, по его душу. Любопытно, что они наплели подполковнику?»

Ким заворочался в ватнике. Мысленно обругал себя.

«Не успел предупредить Иваныча. А ведь за ним, судя по всему, тоже “топают”. Нужно будет по прибытии сразу доложиться. Причём заковыристо, чтобы понял старик. Ну, а дальше…»

Ким снова вернулся на правый бок. Подоткнул под голову кулак.

«А хрен его знает, как дальше. Если Старков прав и Серёга уже высадился или готовится к высадке в Рижском заливе, то с “топтунами” ему с Шиловым встречи желательно избежать. И себя угроблю, и его. Но и не встретить нельзя. Потому как Шилов тут же рванёт в Москву. И как быть? Не убивать же этих? Всё-таки свои».

Капитан откинулся на спину.

«А как они поступят с тобой? Вот то-то и оно. Вот же, мать вашу, дилемма…»

– Вячеслав, – Сталин, держа телефонную трубку в руках, приподнялся со стула: тело затекло, требовало движения, – на который час ты назначил встречу с Миколайчиком?

– На двенадцать дня, товарищ Сталин, – послышался в трубке приглушённый голос Молотова.

Иосиф Виссарионович сделал выразительную долгую паузу, после чего произнёс:

– Вот что. Перенеси встречу на тридцать первое июля. Пусть поляк поволнуется, понервничает.

– Хорошо.

Иосиф Виссарионович положил трубку на аппарат. Открыл верхний ящик стола, потянулся за папиросами.

Врачи запрещали ему курить. Как смеялся Сталин, это были единственные люди в СССР, которые могли хоть что-то запрещать лидеру партии и государства.

В последнее время здоровье Кобы заметно пошатнулось. Сталин и сам чувствовал, никотин действительно не способствовал улучшению его состояния. И тем не менее вождь никак не желал избавляться от губительной привычки. Курить, правда, стал меньше, но совсем бросить трубку не хотел. Да и не представлял он себя без неё.

Вот и сейчас, как он как-то, смеясь, сказал Поскрёбышеву, сам Бог велел дымком овеять мысли.

А подумать было над чем.

Черчилль лично обратился к Майскому, чтобы в Москве приняли Миколайчика. Любопытно, с чем тот прибыл? Впрочем, с чем бы «премьер» несуществующего государства ни прилетел, восстание в Варшаве всё одно состоится. По поводу его начала уже никто и ничего изменить не сможет. Потому как вопрос по Варшаве был решён ещё год назад.

Возникновение Польского комитета национального освобождения (ПКНО) не случайно было организовано на базе войск маршала Рокоссовского. По замыслам Сталина, которые разрабатывались и корректировались им почти год, в ближайшие дни всё должно было пройти следующим образом.

Со дня на день в Варшаве должно начаться восстание. Иосиф Виссарионович тут же подкорректировал самого себя: не должно, а начнётся. Иначе для чего он затеял всю эту канитель?

Почти два месяца «подталкивали» Комаровского, находящиеся при штабе АК двое советских «нелегалов» и несколько поляков-патриотов из Армии Людовой, которые по приказу «Центра» перешли в стан Бура, к мысли о восстании. Почти полгода тонко и аккуратно, опять же, через своих людей в Британии, в том числе и «Лиса», обкатывали эту идею в Лондоне, вбивали её в головы Миколайчика и его министров. А от них та перекочевала в умы Черчилля и Рузвельта. И уже дальше оба лидера носились с ней, будто сами породили её.

Сталин принялся мять гильзу папиросы.

Глупцы! Если бы они знали, как он, Сталин, их использует…

Мысли вернулись к Жукову.

Он выполнит просьбу маршала: усилит, как тот просит, 1-й Белорусский фронт танками и авиацией. А в том, что Жуков будет об этом просить в третий раз, во время следующего заседания Ставки, «хозяин» нисколько не сомневался. Во-первых, его к тому подтолкнёт Рокоссовский, который захочет помочь восставшим землякам. Во-вторых, Варшава – прямой выход на Берлин. Взятие Берлина – капитуляция Германии. Поэтому, естественно, Жуков захочет взять на себя полное руководство операцией освобождения Польши, а от неё – наступлением на Берлинском направлении.

Впервые маршал высказал данную мысль в начале июля, на заседании Ставки Верховного главнокомандования. Сталин помнил, как Жуков настойчиво убеждал в целесообразности нанесения удара на восточно-прусском направлении, с тем чтобы отсечь немецкую группу армий «Центр» и захватить Восточную Пруссию. Из всех присутствующих в тот день на совещании главнокомандующих идею Жукова поддержали Рокоссовский и Баграмян. То есть те, чьи силы стояли на данном направлении. Тогда Сталин не принял предложения маршала. Однако Жуков не оставил амбициозных планов и вчера вторично высказал свою идею.

Иосиф Виссарионович улыбнулся: приятно иметь дело с предсказуемыми людьми.