Евгений Сухов - Агент немецкой разведки

– Если вы не возражаете, – совсем не по-военному ответил Ивашов.

– Та што мне возражать, я не возражаю… Куда родина прикажет, туда и пойду!

– Вижу, вы не без юмора, тогда вот вам первое задание: немедленно доставить ко мне сержанта Масленникова из взвода управления первого батальона. Знаете такого?

– А то, – немного обиженно произнес Андрей Зозуля. – Небось вместе при старшем лейтенанте Хромченко состояли.

– Вот и хорошо, – кивнул Егор. И строго, по-командирски, добавил: – Исполнять!

Сержанту Федору Денисовичу Масленникову было тридцать шесть лет. С виду мужик степенный, серьезный. Федор Денисович служил при старшем лейтенанте Хромченко с начала сорок второго года, будучи еще младшим сержантом, а Василий Иванович Хромченко – оперуполномоченным особого отдела НКВД. Увидев молодого офицера в новеньком обмундировании и погонах, на которых «муха не сидела», сержант немного сник, но доложился по уставной форме:

– Товарищ младший лейтенант, сержант Масленников по вашему приказанию прибыл!

Потом взор бывалого сержанта Масленникова упал на медаль «За отвагу», которая, верно, и примирила его с возрастом его нового непосредственного командира.

– Младший лейтенант Ивашов, Егор Фомич, – протянул руку Егор.

– Федор Денисович, – ответил рукопожатием сержант.

– Присаживайтесь, Федор Денисович, – указал на табурет возле обеденного стола младший лейтенант. – С этого момента вы возвращаетесь к обязанностям полкового контрразведчика и являетесь моим подчиненным с должностными полномочиями помощника оперуполномоченного отдела полковой контрразведки «СМЕРШ».

– Есть! – коротко ответил Масленников.

– Завтра вы мне поможете принять дела вашего бывшего командира.

– Слушаюсь!

– А где у старшего лейтенанта Хромченко было рабочее место? – поинтересовался Егор.

– Так у него ж при штабе полка свой кабинет имелся, – сказал сержант. – Только после… ну, после гибели старшего лейтенанта кабинет штабные опечатали.

– Все правильно, Федор Денисович, так и должно быть… А как погиб старший лейтенант Хромченко?

– Да кто его знает… – немного замялся Масленников. – Похоже, что он оружие чистил, и пистолет как-то сам… выстрелил.

– А вы где были?

– Так, выполнял задание товарища старшего лейтенанта.

– Какое?

– Разговаривал с… это… осведомителями, – выдавил сержант. Похоже, ему не очень нравилось общаться с солдатами, сообщающими неблаговидные сведения о своих сослуживцах, что в народе называется «стучать».

– А сколько было таких осведомителей у Хромченко?

– Да, почитай, в каждом взводе у него был свой человек, а то и два, которые сообщали ему, кто чем дышит в их подразделении, – ответил Федор Денисович. – А он хотел, чтобы осведомители были в каждом отделении. Говорил, что так положено по штату. А это – четыре человека на взвод, а на батальон, почитай, за тридцать человек! В полку – три батальона. Еще разведчики, связисты да кухня с хозвзводом. Это же осведомителей точно за сто человек получается! И от каждого – письменные докладные… Сколько работы… Правда, поубивало многих под Курском и Львовом в феврале, меньше половины полка осталось. Так старший лейтенант не только в свой кабинет, но и сюда вот, в дом стал солдат из пополнения по одному вызывать. Проверять на благонадежность, ну, и вербовать, стало быть, в осведомители. С каждым лично беседовал. Долго и обстоятельно. Его в полку солдаты «Чапаем» прозвали. Говорили: «Вон, Чапай идет. Щас начнет в „стукачи“ вербовать»…

– Почему «Чапаем»? – не понял Ивашов.

– Так Василий Иванович же… Ну, и усы…

– А много старых осведомителей в полку осталось?

– Человек пять-шесть, – почесал затылок сержант.

– Знаешь их?

– Так мне это по службе знать положено.

– А из пополнения Хромченко много новых осведомителей уже успел завербовать?

– Три человека, – ответил Масленников.

– А что мало так?

– Не успел… Да и пополнение в полк только с лета стало приходить.

– Этих троих тоже знаешь?

– Так точно.

– Ты мне, Федор Денисович, приготовь список и старых осведомителей, и новых. Фамилия, имя, отчество, год рождения, звание, в каком батальоне, роте, взводе служат, – попросил Ивашов.

– Исполню, товарищ младший лейтенант, – кивнул сержант.

– Хорошо… А какое оружие было у Хром-ченко?

– «ТТ». Я ему сколько раз говорил: поменяйте на «наган» или на «вальтер», лучше же! «ТТ» хоть и сильно бьет, но осечки случаются, а потом клинит его. Видно, он хотел разобраться, в чем там дело, а пистолет и выстрелил.

– Вы правы, – согласился с сержантом Ивашов. – Возможно, так оно и было.

– Ну вот… А он ни в какую. Я к своему пистолету, говорит, привык…

– Ладно, об этом позже… А пока – отдыхайте. Завтра приказываю быть у меня здесь в восемь ноль-ноль в полной боевой готовности.

– Есть, быть в полной боевой готовности! – Взял под козырек Масленников. – Разрешите идти?

– Идите…

Молодец, этот сержант Масленников, не стал расспрашивать, зачем да куда, а просто ответил: «Есть». Быть всегда готовым к боевым действиям – очень хорошая черта. И дисциплинирует, и показывает надежность человека, что рядом с тобой, и в конечном итоге помогает выжить.

Ивашову уже было постелено. В небольшой комнатке, вернее, в уголке, отгороженном от большой комнаты цветастой занавеской. Простыня белая, накрахмаленная.

Егор разделся, вытащил пистолет из кобуры и, положив его под подушку, лег. Нечасто в последнее время приходилось спать в настоящей постели, на перине и пуховых подушках. Несмотря на усталость, заснуть удалось не сразу: давало знать о себе происшествие, случившееся с ним сегодня в лесу. А ведь он и правда находился на волосок от смерти… И всего последующего могло не быть: ни разговора с людьми, ни назначения, не было бы и мягкой перины с накрахмаленной простыней.

Егору очень повезло, что после задержания нарушителя его направили в город Коломы для обучения в школе младшего начальствующего состава. Ведь его застава двадцать второго июня полегла вся. До единого бойца. Их же, курсантов ШМНС, подняли с коек двадцать второго июня в пятом часу утра взрывы и выбитые стекла.

Никто не понимал, что происходит. Велено было спать до восьми, поскольку в воскресенье подъем на час позже, а какой тут сон, если от разрывов бомб повылетали все стекла в казарме!

Через несколько дней, когда городок Коломы был почти окружен, о школе вспомнили: поступил приказ об ее эвакуации.

Колонной шли на северо-восток, в сторону Киева. Шли день за днем, а линии фронта впереди так и не было.

Городенка, Гусятин, Дунаевцы, Ялтушков…

Где свои? Где чужие? Не понять!

То там, то здесь завязывалась перестрелка. Всюду валялись убитые: гражданские, военные. До них никому не было дела.