Сергей Самаров - Бородатая банда

Что касается подвига, то подвиг, в моем понимании, это в первую очередь самопожертвование. Не так давно я читал исследование французских ученых и узнал, как погибла большая часть армии Наполеона в России. У нас та война с французами всегда выставляется как победа гусар и кавалергардов. Но они внесли в дело только небольшую толику.

А большая часть армии погибла иначе, и вовсе не в сражениях. Идет, например, часть французской армии зимой по русской дороге. Мерзнет. Заходят на ночлег в село, распределяются по домам. Велят хозяину печь затопить. На печи лежит жена хозяина и дети. Хозяин затапливает печь и не открывает заслонку. В итоге от угарного газа погибает не только семья простого русского крестьянина, которому Наполеон, кстати, пообещал избавление от крепостного права, но и захватчики, что остановились в доме. Это разумное обдуманное действие крестьянина. Убить себя и собственную семью ему не так страшно, как отдать свою землю, свою страну на поругание захватчикам. Это подвиг, в моих глазах несравнимо больший, чем лихая кавалерийская атака.

Пожав капитану на прощание руку, я снова забрался в башню, передал майору Покрышкину показания капитана ГИБДД, посмотрел, как уехали машины ГИБДД, и дал команду к началу движения. Хотя у взвода и был с собой сухой паек, я не рекомендовал никому из солдат обедать на ходу. Обед в столовой хоть и с опозданием, но все же ждал взвод, о чем я по связи всех предупредил. Начальник штаба майор Покрышкин всегда о солдатах заботится не меньше, чем хороший командир взвода. Я же мог пообедать в офицерской столовой в любое время в течение рабочего дня или в штабном буфете, если офицерская столовая будет уже закрыта. Правда, в буфете придется питаться за наличные деньги. Но это же не постоянно, и время от времени я могу себе такое позволить…

Однако в этот раз мне пообедать вообще не дали, хотя взвод под командованием старшего сержанта Лысакова я отправил строем в столовую. Самого меня на половине дороги в столовую остановили телефонным звонком. Звонил командир отряда подполковник Подкопаев.

– Старший лейтенант Никитич?

– Слушаю вас, товарищ подполковник.

– Это не подполковник, это я с трубки командира, – раздался голос майора Покрышкина. – Сереня, срочно в кабинет к командиру. Тебя здесь ждут…

В столовую я шел через футбольное поле под окнами штабного корпуса. И, вероятно, из окна кабинета командира отряда меня было видно.

– Есть срочно прибыть в кабинет командира, – откликнулся я.

Я круто повернул налево и торопливо двинулся к штабному корпусу.

Дежурный по отряду капитан встретил меня на лестнице.

– Солдат покормил?

– Они у меня давно уже с ложечки не едят. Отправил в столовую…

– Там по твою душу к командиру приехали из республиканского ФСБ. Поторопись. Покрышкин приказал приготовить для твоего взвода три бэтээра. Наверное, сразу на выезд прикажут. А что сделаешь, если, кроме твоего взвода, все в разгоне…

– Спасибо, что не БМП. БТР все же на ходу мягче, – не вдаваясь в суть дела и ни о чем не расспрашивая, сказал я и стал шагать через две ступеньки, чтобы быстрее подняться на третий этаж, где находился кабинет командира отряда.

Раньше кабинеты командира отряда и начальника штаба находились рядом: дверь в приемную, в которой сидит адъютант, направо – дверь в командирский кабинет, налево – в маленький кабинет начальника штаба. Потом один из сменных начальников штаба решил переселиться на второй этаж, где кабинет был побольше. Потом еще один сменный начальник штаба вообще на первый этаж переехал.

Оно и понятно. У начальника штаба должен быть большой приставной стол, обычно застеленный, как скатертями, в несколько слоев топографическими, спутниковыми и географическими картами, разобраться в которых мог только сам хозяин кабинета и кто-то из офицеров оперативного отдела, обычно разрабатывающего варианты предстоящей операции. А операций одновременно проводится всегда несколько, и потому в работе было по несколько карт. В кабинете командира отряда обычно наблюдается больший порядок. Это уже традиция. Может быть, такое впечатление складывается из-за отсутствия множества карт. Может, командиры бывают более склонны к порядку, чем начальники штабов. По крайней мере, мне всегда и на разных должностях попадались именно такие командиры.

Когда я вошел, на длинном приставном столе как раз была расстелена большая топографическая карта. И, как я отметил даже беглым взглядом, это была карта населенного пункта и его окрестностей. Над картой склонились три офицера оперативного отдела, начальник штаба сводного отряда майор Покрышкин, командир отряда подполковник Подкопаев и три незнакомых мне офицера, из которых только один был в «камуфляже» с погонами майора, а двое других – в цивильной одежде и даже при галстуках. Но я ни секунды не сомневался, что они офицеры. Это даже не нюх подсказывал, а какие-то неуловимые для человека невоенного детали. Не знаю, как, но офицеров я определяю сразу.

– Вот и наш главный исполнитель прибыл, – сказал подполковник Подкопаев, выпрямляясь над столом. – Проходи, старлей, становись ближе…

– Я сначала ему положение объясню, – вступил в разговор майор Покрышкин. – Дело, Сереня, обстоит так. Сегодня на совещании участковых уполномоченных в республиканском МВД один из них по фотороботу, который я тебе присылал, определил подозреваемого, бывшего жителя своего села. Сейчас, правда, Джабраил Гаджимагомедов живет в другом селе, где служит имамом. Он уезжал в Саудовскую Аравию, окончил там исламский университет, факультет богословия. По возвращении стал имамом, строит свою мечеть. В Саудовской Аравии, как известно, государственная религия – ислам ваххабитского толка. Честно говоря, наши смежники из ФСБ, – майор кивнул в сторону троих незнакомых мне офицеров, – не в курсе, какую ветвь ислама доносит до сельчан имам Джабраил. А в духовном управлении мусульман республики уверены, что он проповедует классический ислам, то есть традиционный, как и везде. То есть о ваххабизме и речи, кажется, не идет. Участкового, что опознал по фотороботу Гаджимагомедова, попросили написать на него характеристику. Тот написал. С такой характеристикой раньше, при советской власти, в партию можно было бегом вступать. Со всех сторон идеальный и благонадежный человек. Сотрудник ФСБ провел опрос жителей села, где этот имам Джабраил вырос. Соседи отзывались о нем точно так же, как участковый. Таким образом, встал вопрос, как говорится, «на засыпку»: мог ли человек настолько перемениться за время обучения в исламском университете, что стал бандитом? Или вышла ошибка и мы ищем не там, где следует? Фоторобот – это все-таки не фотография…