Иван Наумов - Балканский рубеж

– Смелый человек! Ездит в Косово до пленных солдат, проверяет их здоровье состояния, кого может забирать с собой, до других лекарства, письма. Как переговариватель между ОАК и нашей армией. Швейцарец, очень нейтральная страна.

Воронов развел руками:

– Еще бы – Швейцария! Сидят в горах банкиры, жуют шоколадки, деньги от туристов считают. Что им ерепениться-то?

Он всматривался в заоконную полутьму. Узнав какой-то ориентир, ткнул пальцем в окно сержанту перед носом:

– Здесь левее, левее бери! Вон в тот пролаз, между заборами, ага. Гудни-ка пару раз!

Цыбуля с удовольствием дал два коротких гудка.

Шаталов окинул взглядом глухой бетонный забор, ржавые ворота без вывески.

– Интересный ты магазин нашел!

– А я сказал «магазин»? – удивился Воронов. – Это склад. Такой специальный, для своих.

Ворота раскрылись внутрь, «уазик» въехал на едва освещенный складской двор. В прогале между штабелями деревянных палет промелькнула картинка: плечистые парни грузят в микроавтобус темные продолговатые ящики без маркировки. Судя по габаритам, вряд ли люстры. Шаталов усмехнулся, одернул себя: здесь не Босния, хватит бдить. Но привычка так просто не выключалась. Он мысленно воспроизвел стоп-кадр: двое поднимают ящик, двое внутри принимают, еще один – спиной, что-то рассказывает водителю. И какая же знакомая спина!

«Уазик» проехал в глубь двора, встал у открытых дверей в квадрате яркого света. Шаталов выпрыгнул из машины первым, отбежал чуть назад. Двое в салоне, двое у дверей, водитель курит в окошко. Пятеро. Померещилось, что ли?

Сзади подошел Воронов:

– Ты куда подорвался? Нам – вон, на чудесное сияние!

Шаталов встряхнул головой:

– Так, старый друг привиделся.

Цыбуля и Ясна ждали их на пороге склада.

– Товарищ майор, а можно с вами? – попросился сержант.

– Товарищ майор, а можно с вами? – почти без акцента скопировала Ясна и звонко рассмеялась.

Шаталов махнул ладонью: вперед!

Из холодного весеннего вечера, из промышленного пригорода не самой благополучной европейской столицы, из будничной круговерти служебных забот и обязанностей они шагнули в заколдованное королевство отражений и бликов. Яркий теплый свет сотен люстр и ламп окружил и поглотил их. Диковинные стеклянные и хрустальные плафоны окрашивали их лица в разные цвета, щекотали лучами, заставляли жмуриться и улыбаться.

– Как красиво, – полушепотом сказала Ясна по-сербски, оглянувшись на идущего соседним рядом Шаталова.

Цыбуля замер у входа с полуоткрытым ртом, вслушивался, как поют хрустальные подвески, задетые широким шаталовским плечом.

Лишь капитан Воронов не подвергся массовому гипнозу. В Москве Людмила ждала его с трофеем. Насупившись, он уткнулся в ценник на первой же люстре у входа:

– Ты не попросишь свою знакомую с артикулами помочь? Не разберусь, где цена, где номер.

Шаталов смотрел, как Ясна бродит среди люстр, трогает стеклярус, улыбается. Слова Воронова прилетали откуда-то издалека, как что-то лишнее и ненужное.

– Ты ищи давай свою люстру, а там сторгуемся.

Ясна сделала круг, подошла к нему ближе:

– Столько света сразу, что получается волшебство. Будто смотришь из самолета на ночную Югославию. Раньше так было. Полоса света у моря – Дубровник, Сплит, Тиват. Тонкие ниточки огней через горы. Яркими пятнами – Любляна, Загреб, Сараево, а потом и Белград, самая яркая звезда.

Шаталов слушал, как ее слова ложатся в ритм его сердца. Гулкое и тревожное ощущение надвигающегося и одновременно невозможного счастья подхватило его волной, толкнуло в спину, он неловко шагнул к Ясне вплотную. Где-то в другом мире, за пределами сказки, кто-то не злой и не добрый с многокилометровой высоты бестрепетно смотрел на самую яркую звезду – ночной Белград.

– Ты сейчас сама как звезда ясная! – нашел в себе смелость Шаталов. – Вся светишься!

– Свечусь? – сверкнула глазами Ясна. – Значит, есть от чего!

– Нашел! – прилетел из дальнего конца зала победный клич Воронова. – Пять рожков, под два выключателя, плафоны в обсыпку. Вы идете уже?

Треугольная тень хищного неживого крыла перечеркнула огни лежащего внизу ночного города. Кто-то не злой и не добрый потянул на себя рычаг. Продолговатый черный силуэт нырнул вниз, устремился к свету.

– Погоди… – громко ответил Шаталов Воронову, напряженно оглядываясь, вслушиваясь, вживаясь в ткань происходящего.

Где-то в многоэтажке ближе к мосту через Саву мальчик Миха прильнул к оконному стеклу. «Смотри, папа, звездочка падает!» – позвал он отца, сгорбившегося с паяльником над разобранным магнитофоном. «Загадай желание», – ответил тот, даже не подняв головы.

– Погоди, – шепотом повторил Шаталов Ясне, осторожно взял ее за плечо, почувствовал, как она тянется навстречу, нестерпимо красивая среди всех этих огней.

Это казалось сказкой, но Шаталов чувствовал кожей, что за границей сказки все идет не так, непонятно, неправильно. Висюльки подрагивали на сквозняке, издавали хрустальный звон, легкую стеклянную вибрацию. Ясна замерла, вопросительно и доверчиво ища его взгляда. Но Шаталов посмотрел мимо нее, вверх, на серый бетонный потолок – и сквозь него, где и добыл ответ.

– Ложись!!! – заорал Шаталов во весь голос.

Навалился на Ясну, повалил ее на пол, подминая под себя.

И успел – за долю секунды до того, как ярчайший свет залил все вокруг, до того, как сорванными лепестками полетели в стороны осколки плафонов, до того, как грохот взрыва и облако пыли накрыли их с головой.

Даже на маленьком телеэкране видно, что президент России измотан и разочарован. Лицо напряжено, уголки губ опущены, взгляд не поднимается в объектив телекамеры.

«Я только что переговорил с Жаком Шираком, президентом Франции, и с Клинтоном. Был очень длительный разговор с президентом Соединенных Штатов. Речь шла о том, что через пару часов начнется бомбардировка Косова силами НАТО. Это – удар по всему международному сообществу. Я обращаюсь ко всему миру».

Не к кому обращаться. Мир глух. Мир пассивен. Мир заранее подписался на все, что с ним могут сделать.

Репортаж покажут позже, на следующий день, начиная с утренних новостей. Помимо усталого президента зритель увидит размытую картинку: яркие пятна в мутной темноте, неясные очертания города – крыши, шпили и трубы, светящиеся зерна опускаются в чернозем и расцветают пышными соцветиями.

«Я обращаюсь к людям, которые пережили войну. Я обращаюсь к тем, которые испытали эти бомбежки. Я обращаюсь к их детям. Я обращаюсь ко всем политическим деятелям.

Давайте, пока еще остались какие-то минуты, мы убедим Клинтона не делать этого трагического, драматического шага. Это – безопасность Европы. Это – война в Европе, а может быть, и больше. Это – очень серьезный шаг, и делать его даже без Совета Безопасности ООН…»