Джон Ле Карре - Секретный паломник

Была ли то игра моего воображения? Нет, ни в коей мере! Она воспользовалась зеркалом, чтобы мельком понаблюдать за «обезьяной» и за нами! И в ее глазах читалось волнение и нечто вроде мольбы, обращенной к нам, пока она не положила зеркальце на прежнее место, а сама почти раздраженно принялась осматривать дальний конец витрины, где ее уже ожидала новая партия вещей для заинтересованного ознакомления.

В тот же момент «обезьяна» сделал шаг вперед, и я заметил, как его рука потянулась под разрез плаща. Отбросив всякую осторожность, я тоже шагнул вперед, согнув пальцы правой руки, а ладонь расположив параллельно полу, как нас учили в Саррате. Я решился на удар локтем в область сердца, за которым должен был последовать второй – ребром ладони поверх губы, где хрящ носа сходится с челюстью. Как раз там расположен сложный узел чувствительных нервных окончаний, и меткое попадание в нужную точку способно на некоторое время почти парализовать противника. Рот «обезьяны» приоткрылся для глубокого вдоха. Я ожидал услышать воззвание к аллаху или, возможно, лозунг какой-нибудь секты фундаменталистов (впрочем, сейчас я уже не уверен, насколько в то время нас беспокоили арабские экстремистские группировки и много ли мы вообще о них знали). Я и сам приготовился издать боевой клич, не только чтобы ошарашить его, а потому, что наполненные воздухом легкие насытили бы кислородом кровеносную систему и увеличили мощь ударов. И я уже втянул воздух, когда почувствовал, как рука Монти стальным кольцом сжала мне кисть, а затем с совершенно непредсказуемой силой он обездвижил меня, притянув вплотную к себе.

– Не надо ничего такого делать, сынок. Этот джентльмен стоит в очереди перед тобой, – сказал он. – И ему нужно закончить одно весьма щекотливое дело, не так ли, сэр?

Тот кивнул. И Монти не отпускал меня, пока я не убедился сам, в чем именно состоит суть дела. «Обезьяна» заговорил. Причем обращался он не к Панде и не к одной из ее подружек, а к двум администраторам в полосатых брюках, которые слушали его, склонив головы, сначала несколько недоверчиво, а потом с нараставшим интересом, чтобы затем с удивлением и недоумением обратить взоры на Панду.

– Должен с сожалением констатировать, джентльмены, что ее высочество предпочитает делать некоторые свои приобретения, так сказать, не соблюдая должных формальностей, – говорил он. – Не обременяя никого необходимостью выписывать чеки и упаковывать покупки. Сформулируем это как можно мягче. Такой уж настал в ее жизни сложный период. Еще три или четыре года назад она слыла подлинным виртуозом по части скидок. О да! Она была способна сбить цену на нужную ей вещь до минимума. Но сейчас, в этот, повторю еще раз, трудный период жизни она в буквальном смысле взяла все в свои руки, понимаете? А если точнее – чаще пользуется для своих целей рукавами. О, горе нам! Поэтому его светлость поручил мне присматривать за ней, замечать подобные «покупки» и улаживать ситуации так, чтобы слухи о ее необычных наклонностях не стали достоянием гласности или тем более не просочились в прессу. Надеюсь, джентльмены, я понятно изложил существо деликатной проблемы?

После чего он достал из-под плаща, увы, не автоматический «вальтер», и не пистолет-пулемет «хеклер-кох», и даже не столь любимый всеми нами девятимиллиметровый «браунинг», а всего-навсего бумажник из марокканской кожи, набитый купюрами разного достоинства, выданными ему хозяином.

– По моим подсчетам, сегодня речь идет о трех прекрасного качества кольцах, одном искусственном изумруде, двух стразах под бриллианты и также искусственного происхождения рубинах, нанизанных на три нитки бус. Его светлости угодно, чтобы при расчетах были щедро оплачены все моральные издержки, понесенные штатом великолепных сотрудников вашего универмага. Предусмотрена и особая премия касательно уже упомянутой необходимости не допустить какой-либо огласки происшествия.

Хватка Монти на кисти моей руки окончательно ослабла. А когда мы вышли в вестибюль, я осмелился посмотреть на него и, к своему огромному облечению, увидел на его лице не насмешку, а задумчивое и добродушное выражение.

– Вот в этом и состоит основная проблема нашей профессии, Нед. – Он впервые назвал меня по имени. – Жизнь преподносит сюрпризы, каких ты никак не ожидаешь. Признаюсь, мне и самому нравится порой вступить в схватку с по-настоящему опасным врагом. Хотя их становится все труднее найти. Слишком много развелось на этом свете порядочных людей.

– Учтите к тому же, – увещевательно обратился Смайли к своей молодой аудитории тоном священника, который просит не забыть при уходе бросить в копилку пожертвования, – что воспитанный в частной школе англичанин (как, впрочем, и англичанка, добавлю я теперь) является величайшим в мире притворщиком и лицемером.

Ему пришлось снова дожидаться, чтобы утих смех.

– Он им был, остается и пребудет вовеки, пока не подвергнется радикальным реформам наша безобразная система образования. Никто другой не сможет вас с такой легкостью очаровать, надежнее спрятать от вас свои истинные чувства и мысли, искуснее замести следы своего прошлого и ни за что не выдавит из себя признания, что он хотя бы однажды свалял большого дурака. Никто не проявляет такой храбрости в минуту, когда на самом деле смертельно страшно, никто не бывает счастливее в самые тоскливые моменты своей жизни. И точно так же никто не будет вам слаще льстить, внутренне ненавидя вас, чем общительные англичане или англичанки, пусть они принадлежат к так называемым привилегированным слоям общества. Человек способен пережить сильнейший нервный срыв, просто стоя за вами в очереди на автобус, а вы будете считаться его лучшим другом, но так и не узнаете, до какого состояния он дошел. Вот почему многие наши лучшие офицеры порой оказываются худшими. По той же причине самым трудным агентом из всех, кого вам придется курировать, окажетесь вы сами.

Произнося эту сентенцию, Смайли, несомненно, имел в виду в первую очередь самого известного обманщика и предателя из нашей организации – Билла Хэйдона. Но, с моей точки зрения, он мог вести речь еще и о Бене. И конечно же, хотя в этом труднее признаться, о молодом Неде, как, вероятно, и о старом тоже.

Это случилось в тот же день, когда я по недомыслию чуть не напал на одного из телохранителей Панды. Усталый и в прескверном настроении, я добрался до своей квартиры в Баттерси, но обнаружил, что дверь заперта на замок изнутри, а двое мужчин в серых костюмах роются в бумагах из моего письменного стола.

Когда я сумел ворваться внутрь, они даже не прервали своего занятия. Одним их них оказался начальник отдела кадров, а вторым – похожий на филина неопределенного возраста невысокий крепыш в очках с круглыми стеклами, окинувший меня взглядом, исполненным хмурого сочувствия.