Татьяна Полякова - Леди Феникс

– Выпьешь?

– Не могу, я решила стать образцовой мамашей.

– Завтра у нас выходной. Подумай, как провести его с наибольшей пользой.

– Спать до обеда, – хмыкнула я.

Он кивнул, хотя привык вставать рано и даже на отдыхе вскакивал ни свет ни заря.

– А еще?

– Ну… – я пожала плечами. – Можно пойти в театр. Тебе прислали два билета. «Травиата». Божественная музыка.

– Ты же знаешь, я усну в первом акте.

– Не наговаривай на себя. Ты всегда держался молодцом. К тому же спишь ты без храпа и как часовой, вполглаза. Можно сделать так: ты с утра махнешь на рыбалку, я буду отсыпаться, а вечером я буду слушать «Травиату», а ты, соответственно, спать. Граждане придут в восторг, обнаружив тебя в театре.

После того как губернаторов стал назначать президент, Дед гражданами не очень-то интересовался, любовь прошла с последними выборами, но, по неведомой причине, народной любовью весьма гордился, и сейчас моя мысль пришлась ему по душе.

– Отлично. Скажи Ритке, пусть вызовет машину, поедем на дачу.

По дороге я вспомнила о Зотовой, точнее, о просьбе ее сестры, из-за дефицита времени с выяснением, в чем там дело, пришлось повременить, я хотела рассказать о встрече с ней Деду, но он тему не поддержал – то ли очень устал, то ли она его вовсе не интересовала, и я замолчала.

Утром я проснулась поздно, Сашка нетерпеливо носился по комнате. Когда вчера вечером за ним заезжали домой, Дед не удержался и съязвил, точнее, выразил надежду, что с появлением ребенка моя ненормальная любовь к собаке примет вполне приемлемые размеры. Лично я в этом сильно сомневалась.

– Сашка не просто собака, – миролюбиво заметила я. Дед нахмурился, а я с опозданием сообразила, что мои слова он понял по-своему, хотя я имела в виду выдающийся Сашкин ум, душевные качества и то обстоятельство, что он до сих пор меня терпит, не каждому такое по силам. Сашку мне подарил Лукьянов, моя большая и безрадостная любовь. Дед об этом, конечно, знал.

Лукьянов некоторое время назад скончался, то есть смог убедить в этом почти всех заинтересованных лиц, так что выходило: мой пес все, что осталось у меня на память о былой любви. Дед бы страшно удивился, узнав, что былая любовь не только ошивается неподалеку, но и в припадке доброты даже предлагала мне отправиться вместе с ним: мир посмотреть, себя показать. Хотя себя показывать Лукьянов не любил, зато о его делах слагали легенды. Я была персонажем в парочке самых паршивых легенд, так что Дед совершенно напрасно решил, что я храню в душе светлые чувства. Чувства были, но отнюдь не светлые, дикая помесь обиды, душевной боли и неудовлетворения от собственной глупой мести. По крайней мере, именно «глупой местью» Лукьянов назвал мой отказ уехать с ним и даже грозил мне, что пожалею. Может, и пожалела бы, не окажись я в интересном положении, а в таком положении нормальные люди думают о ребенке. Я считала себя нормальной, поэтому выбрать Лукьянова в спутники жизни было бы верхом опасной глупости. Я ответила отказом. В его глазах читалась боль, в моих, наверное, тоже. Он уехал, а я вздохнула с облегчением.

– Черт, куда это меня занесло? – нахмурилась я и побрела с Сашкой в сад. Странно, но мысль о Лукьянове впервые не причинила боли. Наблюдая за Сашкой, я продолжала размышлять о Лукьянове, и чем больше размышляла, тем сомнительнее мне казалась собственная роль. Влюбиться в такого парня уже было глупостью. А я влюбилась так, что… Я усмехнулась и покачала головой. Он то появлялся в моей жизни, то исчезал, а я продолжала ждать его, как верная Пенелопа. Хотя нет. Пенелопа ловко пудрила женихам мозги, никого к себе близко не подпуская, а в моей жизни вдруг появился Тагаев. Хотя не вдруг, а при весьма непростых обстоятельствах, которые слабоумные сочли бы даже романтическими, но романтики там кот наплакал: Тимура обвинили в убийстве, а меня как раз убийца и интересовал. В результате мы на пару принялись его искать. Кончилось это хеппи-эндом: враги повержены, и мы в одной постели. У него была любовь, у меня тоже была, но к другому. В общем, сплошной Мармезонский балет. Тут еще Лукьянов нагрянул, и все стало только хуже. Теперь оба исчезли, но лучше мне почему-то не стало. Я вновь вернулась к мыслям о прошлом, пытаясь понять, когда и что я сделала не так. Пока Лукьянов морочил голову людям своей кончиной, мне не следовало жить с Тагаевым. Он думал, что простит мне мою нелюбовь, оказалось, это не так легко. Наш разрыв был предрешен на небесах, говоря высоким стилем. Он ушел, а я метнулась к Деду зализывать раны. Миленький такой четырехугольник, в котором теперь сам черт не разберется, я то уж точно не разберусь.

– Сашка, идем домой, – крикнула я. И вдруг совершенно отчетливо увидела Тимура, так, точно он в самом деле стоял рядом. И ощутила почти нестерпимую тоску, а еще боль. Может, я все-таки люблю его? Тогда что мне мешает взять и позвонить ему прямо сейчас? Многое. Главное то, что в мою любовь он никогда не поверит, а значит, все бессмысленно.

На этой оптимистической ноте и закончилась моя прогулка. Вернулся Дед с рыбалки, и мы засобирались в город. Я намеревалась перед театром посетить парикмахерскую, а Дед – все-таки заглянуть на работу. Прощаясь с ним, я была уверена, что у него найдутся неотложные дела и в театр мы не пойдем, чему я не особенно бы огорчилась: долгая прогулка в компании все того же Сашки меня вполне бы устроила.

Оттого я очень удивилась, когда Дед позвонил в начале седьмого и коротко сообщил:

– Встретимся в театре.

Я отправилась в гардеробную выбирать платье и через несколько минут поняла: скрыть очевидное не удастся, не то чтобы живот был так уж заметен, просто у меня не оказалось подходящего платья, подвела привычка носить вещи в обтяжку, похваляясь тонкой талией. Теперь и талия подкачала, и народ судачит. Следует подумать о гардеробе. Вздохнув, я надела то самое платье, в котором была на приеме, по одной простой причине: оно мне нравилось, а скрывает оно что-то или, наоборот, демонстрирует, меня не волнует.

Дед опоздал на десять минут, и в ложу мы вошли, когда играли увертюру. Дед устроился с удобствами и приготовился дремать, а я разглядывала зал. Зря я это сделала, могла бы наслаждаться музыкой весь первый акт. В ложе справа сидел Тагаев. Безупречный костюм, безупречная стрижка и безупречная блондинка рядом. К театру его приохотила я, за что теперь и страдаю. Вообще-то я всегда думала, что театр для него испытание, которое необходимо выдержать ради красивой девушки. Заподозрить такого парня в любви к искусству я никак не могла, оказалось, зря. Мы расстались, а он блондинок в театр водит. Девушке опера нужна так же, как мне насморк в разгар лета, впрочем, он мне никогда не нужен. Сидит, бедная, вздыхает… Недостойное вас ехидство, Ольга Сергеевна. Неужто я ревную? Ерунда, у меня и в мыслях не было, что он живет один. Девушки его любят, и есть за что. Не только за бабки и имя, которые граждане произносили с придыханием (болтали, что богатство Тимур нажил путем неправедным, а особенно горячие головы называли его криминальным авторитетом). Были еще характер и уважение, вольное или невольное, которое он внушал всем. Внешность тоже не подкачала, так что Тимур – парень хоть куда, скучать ему не дадут.