Кирилл Казанцев - Дурдом

Но вот свершилось – Клара выпорхнула из подземного перехода у метро «Войковская» и плавно поплыла ко мне, ловко огибая газетчиков, бомжей, легко двигаясь в часпиковской московской толпе. Сама непосредственность и непринужденность, она грызла своими белыми ровными зубами «милки вэй» – это в котором «так много молока», и вполне могла рекламировать зубную пасту «блендамед» – это которая «лучшее средство против кариеса».

– Как, ты уже здесь? – ее наивные зеленые глаза распахнулись еще шире. – А я думала, мне, как всегда, придется тебя ждать.

Намек понят. Год назад я единственный раз опоздал на целых десять минут, а она единственный раз всего лишь на пять – невероятная и не оцененная в то время мной доблесть.

– А ты уверена, что спектакль без нас не начнут? – саркастически осведомился я. – Где ты ходишь?

Она цепко взяла меня под локоть, так что наманикюренные пальцы впились в кожу через материю пиджака.

– Как, ты ничего не знаешь? Я была в фирме «Интерсоюз». Мне предложили работу манекенщицей. Первые полгода – в Вашингтоне. Потом – Гамбург. Открываются головокружительные перспективы, – щебетала она весенней птахой. – Ты рад, дорогой?

– Безумно.

– Я обещала подумать.

Она привычно мило преувеличивала. Кто-нибудь, может, выразился бы суровее – она лгала, но по отношению к такому небесному и невинному существу, как Клара, употреблять подобные слова просто грешно. Она «преувеличивала», по-моему, с момента, когда произнесла первое слово. Ее младенческое «агу» уже было «преувеличением». «Преувеличивала» она постоянно, неустанно и совершенно бескорыстно. Часто даже сама начинала искренне верить в свои слова. Мне понадобилось полтора года, чтобы разобраться в ее образовании, месте работы и в том, что она вовсе не правнучка князя Голицына.

Если двигаться на метро, то мы безнадежно опаздывали. Так что пришлось тормозить «левака» – удовольствие приятное, но дорогое. Я почти наяву слышал, как жалобно потрескивает мой месячный бюджет, как и без того тощие финансы готовятся спеть жалобный романс. Конечно, нищета не грех. Нищие – люди достойные и гордые. Вот только плохо, что они… нищие.

Театр «На завалинке у Грасского» заполнил остов потонувшего в рыночном океане кинотеатра «Комсомолец Таджикистана». Облупившееся салатово-зеленое здание, построенное до войны, с некогда белыми колоннами, вполне подходило для театра. «Завалинка» считалась модным богемным заведением, полигоном для прокатывания самых безумных авангардистских идей.

Наш водитель гнал как бешеный, так что прибыли мы с запасом, но далеко не первыми. Огороженная цепями площадка перед театром была заставлена машинами самых разных марок – начиная от «Мерседесов» – блестящих и гладких, и кончая «Запорожцами» – мятыми и непритязательными.

У входа висела огромная, подсвеченная неоновыми лампами, по-авангардистски кривая и косая афиша, уведомлявшая, чем осчастливят «Завалинки» благодарного зрителя в ближайший месяц. Сегодня шла пьеса «На фига козе баян» – в скобках «попытка эротического осмысления фрейдовских сфер». Завтра – вторая часть «фрейдовского осмысления» «На фига негру снегоход» – пьеса в трех действиях с прологом и эпилогом. Следующие дни обещали «Сны ржавого коленвала», «Колобки на тропе войны – экзотические инсталляции». Потом – «Кузькины дети». И, наконец, «Обломов»!

В фойе плотно толпился народ. Тут были и дамы в вечерних платьях, внешними стандартами напоминающие манекены, вышедшие с одной фабрики, а по росту – олимпийскую баскетбольную команду. И гладкокостюмные мальчики с беспорядочно торчащими из всех карманов мобильниками. И богемные девчата и ребята (кто из них какого пола, определить порой было весьма нелегко), одетые странно и вызывающе – судя по повадкам и лицам, некоторые из них искурили не одну плантацию конопли и уничтожили не одно маковое поле.

Побывать на «Завалинке» считалось хорошим тоном, поэтому здесь, как всегда, рыскали голодными волками журналисты, толпились слегка ошалевшие и ничего не понимающие бизнесмены и фотомодели. Затесалась даже (кто бы мог подумать!) парочка театралов, таких, как я – людей здесь ненужных и никому не интересных.

Когда ползарплаты тратишь на театральные билеты, ничего удивительного, что через некоторое время начинаешь узнавать таких же завсегдатаев подобных сборищ. Некоторых я уже заметил. Вот, например, эти двое – за последние годы они мне так примелькались. Я даже знаю фамилии и имена этих господ – Геннадий Горючий и Сидор Курляндский. Честно говоря, видел я их не только в театрах. Даже не столько. Первый – крепко сколоченный, кряжистый, как прадедушкин буфет, – не кто иной, как мой родной шеф. Второй – шарообразный, быстрый и переливающийся, как ртутный шарик на столе, все время улыбающийся живчик – тоже шеф, спасибо, не мой.

– Ба, да это Георгий, – развел руками мой шеф Горючий, деревянно улыбаясь.

– Ба, да это Ступин, – развел руками не мой шеф Курляндский.

– Ба, знакомые все лица, – теперь настала моя очередь разводить руками.

– Ба, с девушкой, – всплеснул руками Курляндский.

– Клара, – представилась моя спутница и сделала книксен. – Корреспондент телевидения.

Врет – вздохнул я, но вслух этого не произнес и поспешил перевести разговор в иное русло:

– Какими судьбами? Интересуетесь авангардом?

– Кто, я? – удивился Курляндский. – Ну что вы. Закрывать будем, – его улыбка стала как у Буратино – от уха до уха.

– Бог ты мой, – только и сказал я.

– А если повезет – то и сажать, – мечтательно протянул Курляндский, поглаживая кончиками пальцев программку, на которой была изображена обнаженная девица.

Хобби прокурора отдела городской прокуратуры Курляндского – дела по порнографии. Время от времени он закрывал какой-нибудь театр, которых развелось бесчисленное множество, или отправлял за решетку особо прыткого главного редактора какой-нибудь газеты горячих эротических новостей. Обычно после этого на него обрушивался огневой шквал из всех орудий средств массовой информации. Под таким артобстрелом многие дела бесславно гибли. Курляндский уходил на полгода в тину и отлеживался, как сом за корягой, потом выплывал к свету, на поверхность и принимался за старое.

– Давненько вас, Сидор Мстиславович, не видать было, – произнес я.

– В отпуске за свой счет был, – сообщил прокурор. – Ездил с женой в Турцию за дубленками. Она ими в Лужниках торгует.

– Она же у вас доктор наук, преподаватель Московского университета, – удивился я.

– Вот и я говорю – не все ей в университетах преподавать. Кто-то в семье деньги должен зарабатывать. Хозяйство надо поднимать.

– Молодец, – оценил инициативу своего приятеля шеф. – Хозяйственный, как кот Матроскин… Ну что, пожалуй, пора в зал.