Виктор Буйвидас - Угол смерти

– Не согласен. – Черкесов отрицательно помотал головой. – Они получают восемь. А чем рискуют? Ничем. В случае утечки Москва спросит с меня.

– Это если сами менты нас сольют! Они могут – дусты тупые! – выпучил глаза Адаев. Висхан Халидович загорался повышенной тревожностью по любому поводу.

– Мои никогда не расколятся. – Калатов сказал твердо, пристукнул ладонью по столешнице. – У меня на каждого участкового есть сильная компра. У всех рыло в пуху. Они будут молчать при любом раскладе.

– Я тоже против перераспределения. – Красавица Биресова обворожительно улыбнулась. – Председатель встанет на дыбы, ведь автоматом уменьшится его процент.

– Всё! Расценки оставляем. Механизм отлажен. Не будем ничего менять. После реализации активов все своё железно получат. – Черкесов подчеркнул постулат взмахом кисти с вилкой.

– Правильно! – Адаев влил в рот сто грамм белой. – Не стоит вносить раздор. Система устаканилась. Она работает…

– А что мне сказать своему Волченкову? – Хабагов тревожно посмотрел на зампрокурора. – Он человек новый. Может узнать о зачистке. Да и точняк – кто-нибудь спецом стукнет.

– Больше никого посвящать не нужно. – Черкесов запил трапезу соком. – По крикунам и вахабам есть официальная директива. Работайте спокойно.

– А если все же возникнет нештатная? – Хабагов упрямо гнул своё.

– О всех нежданах сообщать мне незамедлительно, – отреагировал Черкесов.

– Да, найдем спос заткнуть пасть твоему Волчку! – Опьяневший Адаев заявил громко, брызжа слюной. – Он приехал к нам на два года. Ему нет смысла гнать говно по трубам.

– Висхан, здесь дама!

– Страшно извиняюсь! Увлекся.

– Волчок должен понимать – один в поле не воин, – дипломатично пояснил Черкесов. – Он тут никто. Если потребуется, можно грубо наехать.

Калатов отвалился на спинку кресла и скрестил в воздухе указательные пальцы.

– Короче, Волчок или кто другой залупится, будем либо вводить в долю, либо выводить в расход. Я правильно разложил?

– Конечно! – Адаев горячо поддакнул. – Дело большое начинаем. 30 «лимонов»! Посчитайте, сколько упадет каждому. По-моему, за такое бабло любого гада надо валить в ящик, и всё!

– Без базара. – Раскрасневшаяся Биресова снова широко улыбнулась.

– Дорогие коллеги! – Черкесов постучал прибором по фужеру. – Вы все также должны приложить усилия по формированию списка № 2. Всех вот этих, – он потряс в воздухе листком, – надо отработать с учетом выявления скрытых сочувствующих оппозиции. Прессуйте клиентов жёстко. Они обязательно дадут показания на подельников. Тут у нас начинается заезд на четыре года упорного труда. Пока у САМа не кончится срок. Желаю удачи. А мне пора. Кристина Батырбековна, вы со мной?

– Бегу! Иначе шеф влепит выговор.

Последние слова были легким кокетством. Председатель Советского райсуда Павлодольска Лахиялов трепетал от страха в обществе Кристины. Она спала с председателем Верховного суда Абузетовым. Один прохладный кивок любовницы весил гораздо больше приказа далекого московского начальства.

Адаев, вставая, хрястнул креслом в стену, воздел над столом волосатую руку с полным бокалом.

– Хочу поднять тост. За вас, Абусалам Асламурзаевич! Пусть расположение Аллаха на небе всегда сопутствует Вашим делам на земле!

Чревоугодники дружно захлопали. Бормоча благодарности, Первый зампрокурора и женщина-судья вышли из ресторанного кабинета.

Ранним утром черный «форд-мондео» плавно мчался по ещё пустой автотрассе, поднимая широкими протекторами прозрачные облачка пыли. Диск солнца только поднимался над зелеными полями Аризоны, и день обещал быть погожим, без дождя.

За рулем мощного седана восседал несколько чопорный мужчина в костюме стального цвета, с раскосыми глазами. Китаец при рождении, но европейского и американского воспитания, телохранитель и правая рука мистера Эллисона, Сунь Ли. Пассажирское место на переднем сидении занимал сам Роберт Эллисон в обличии Мэтью Гранта.

Молодцеватый и элегантный вид Ли нисколько не вязался с сегодняшней затрапезной внешностью босса. Его можно было принять за бедноватого горожанина. В загримированной физиономии отражались 55 лет многотрудной жизни, да ещё и слегка болезненной. Таких пожилых граждан в каждой стране тысячи. Ботинки на платформах чуть облуплены на носах, коричневые широкие брюки со вздутиями на коленях. Тональность кожи – каурая, темная. Шерсть пиджака лоснится от долгой носки, но чистая. Взгляд не печальный, но и не беспечный, озабоченный. Плечи немного безвольно опущены, но в правой ладони зажат плоский автоматический «люгер», в обойме 13 патронов калибра 9 мм.

Перед выходом на летное поле Эллисон привычным жестом задвинет оружие за ремень брюк в том самом месте, где спина переходит в отсутствующую талию.

– Сунь, не нравится мне последнее событие в хозяйстве Мориса, – проскрипел отрепетированным баритоном Мэтью Грант. Говорил он по-английски, уже войдя полностью в роль «Брюнета Мэтью», напустив на себя несколько старческую брюзгу. – Три трупа на последнем эксе – это перебор. Копы теперь не отвяжутся, они его будут провоцировать, пока не подставится.

– Yes, патрон, – Ли согласился, не изменив каменного, презрительного выражения лица.

– Придется нам присмотреть за филиалом Мориса.

– По-моему, он постарел. – Сунь бросил короткий преданный взгляд на строгого хозяина. – Это, возможно, неправильный выбор. Вопрос я ставлю на контроль.

– Все наши ходы держатся на твердой дисциплине. Виновный в промахе неизбежно умирает. Иначе развалится всё «Credo». Филиалы существуют автономно, расстояния – сам знаешь…

Они замолчали. Сунь Ли прокатывал в мозгах все пункты своих действий в связи с новыми указаниями. Что-либо записывать коммандерам «Credo» было строжайше запрещено. Но память у тридцатилетнего китайца, жившего первые сознательные десять лет в монастыре, была прекрасная. Он не употреблял спиртного, ежедневно тренировал тело упражнениями древней борьбы у-шу и современными приемами каратэ-до и кунг-фу.

Название международной тайной организации «Credo» происходило от изречения Credo, qulaabsurdum (верю, потому что нелепо, или непостижимо). Некоторые ученые приписывали авторство изречения древнегреческому писателю и философу Тертуллиану. Однако оно никогда не встречалось в его произведениях, дошедших до читателей XXI века. Предполагалась следующая версия: парафраза является итоговой в учении Тертуллиана и употребляется для характеристики слепой, нерассуждающей веры. Вот такую веру в правоту всех своих слов и дел насаждал в членах весьма разношерстной, многонациональной организации её пастырь – Роберт Эллисон. О существовании последнего рядовые бойцы, конечно, догадывались, но кто является хозяином конкретно, не знали, ибо представители ячеек между собой не общались и не могли сопоставить разные личности, увиденные воочию.