Роберт Орешник - Чисто русское убийство

– Мне надо куртку забрать.

– Стоять, – рявкает Смоленцева. – Ни шагу назад. Галя, не в службу, метнись за курткой.

– Легко, – Горчак убегает в гостиницу.

Бутыркина не унимается:

– Говорила же, не надо было брать её с собой, весь отдых насмарку. Если не умеешь пить, не умеешь вести себя на людях, так сиди дома и носа не высовывай.

– Прекращаем разборки, – обрубает Смоленцева. – Баста. Маргарита Семёновна, аккуратнее по мосту.

– Не впервой, Лариса Львовна, не переживайте, – бурчит Харитонова.

Бегом возвращается Горчак, подаёт куртку Харитоной:

– Держи.

– Благодарствуем, – одевает куртку обиженная Харитонова.

– Хорошо, хоть не в нашем шале накуролесили, со стыда сгорели бы, а переезжать некуда, всё занято, – Бутыркина никак не справится с нервами. – И перестань уже папуасить, сними, на хрен, погремушки и выбрось с моста в пропасть.

– Это не погремушки, – обижается Харитонова, схватившись обеими руками за разноцветные бусы, как будто их с неё сейчас примутся срывать. – Это бусы. В таких генеральный директор художественного музея в Москве ходит, телевизор смотреть надо, я специально их искала. Это современное искусство, Светлана Михайловна, чтоб вы знали. И всё, я пошла, – раздражённо отвечает Харитонова. – И не за что мне извиняться, отдыхаю как умею, а на свои деньги – как хочу.

Харитонова пересекает двор, оставляя на снегу следы, направляясь к тропе сквозь заросли к мосту через пропасть.

– Ещё и психует, – злобно усмехается Горчак.

Смоленцева, Бутыркина и Горчак глядят вослед уходящей подлой натуре сослуживицы, ещё не замечая горного ветра вернувшегося к трудам по заметанию последних десятков следов в жизни Риты Харитоновой. Кто ж знал, как оно всё сложится…

Троица сдружилась ещё на первом курсе Загряжского педагогического университета. Никакого общего интереса, типа драмкружка или спортивной команды, у них не было. Просто так срослось, как-то. Причём, и внешне они очень похожи: белёсые, широкоплечие, задастые, а теперь ещё и с двойными подбородками.

Смоленцева – центровая. Выше среднего роста и самая ширококостная. Самодостаточна настолько, что могла бы существовать в одиночку без никого, и, возможно, у неё даже не было родителей, а явилась на свет божий сразу в конечном виде руководителя и члена правящей партии, куда она разумно-добровольно вступила ещё студенткой. Свой инженерно-педагогический факультет Загряжского педагогического университета Лариса Львовна кончила с отличием.

Бутыркина же вышла замуж за одногруппника Смоленцевой и, кстати, чрезвычайно похожа на сову, она и говорит-то, как ухает. Высокая, неглупая, любительница пребывать в тени во всех смыслах, Светлана, в том же, что и Смоленцева, 2000 году, кончила отделение экономики и менеджмента того же педагогоческого вуза.

Горчак же самая невысокая, хоть и среднего роста, и самая привлекательная из троицы. И самая нервическая, быть может, в результате пристрастия к ежевечерней выпивке исключительно водочки. Хотя она училась со Смоленцевой в одной группе, но так вышло, что подружилась позже инофакультетной Бутыркиной.

Как-то, в 2002 году, многолетние соратники Ларисы Смоленцевой по любви к туристическим походам, предложили ей организовать в Загряжске представительство московской инвестиционно-финансовой компании. Для надёжности и самоуверенности, Лариса подтянула подружек. Всё получилось, наладилось, и в этом году отметили первое десятилетие материальной и духовной стабильности. Одна закавыка: главный бухгалтер. Был у них свой в доску Юрик Добужинский, но того, по ходу, выдвинули в высшие правительственные сферы. Потому-то и оказалась вакантной важнейшая в любой организации должность, которую теперь занимает та самая Маргарита Семёновна Харитонова.

– Ещё год-другой, наберёт силу и всех нас так нагнёт, что горбатыми до гробовой доски ходить придётся, если вообще выживем, – вдруг сказала Горчак.

– И примется нас сжирать. Если уже не приступила, – поддакнула Бутыркина.

– Эта может, – соглашается Смоленцева.

– Надо с ней что-то делать, – высказала затаённое Горчак.

– И оперативно, – поддержала Бутыркина. – Или мы, или она, Лара.

– Согласна, – приговорила Смоленцева. – Только давайте обсудим мероприятие в тепле.

Троица подружек возвращается в кафе. И – никого. Горы. Нагромождение камней вырвавшихся из-под земли к небу и застывших на взлёте, став дорогой для каждой твари, поднявшей голову и решившей подобраться к небу. И миллионы голов поднимаются, чтобы увидеть и вновь впериться в землю. Тысячи умов решаются поселиться у подножия и даже чуть повыше, чтобы каждое утро видеть и вспоминать о пути ввысь. Сотни же взбираются, покоряя камень за камнем, но лишь для того, чтобы скатиться с какого-то одного, непокорённого. И бог с ними, с единицами, побывавшими в конце пути, мы их не знаем, мы с ними лишь знакомы. Ну, да не о том речь.

40-летний увядающий, по веской причине пьянства, ещё самец Денис Тришин и его ровесник, холёный круглолицый очкарик Толик Жаров сидят за столиком в ожидании корзинок со снедью и выпивкой от гарсонов, чтобы хватило на четверых до завтрака. Француженки же уже отправились приводить в порядок тела и чувства, накануне ночи, с их настроением, по меткому замечанию обоих наших тёртых калачей, всё было что надо.

Как раз в зал вошли Смоленцева, Бутыркина и Горчак и, под любопытствующие исподлобья и искоса взгляды курортников, прошли к своему столику, где к ним немедленно подлетает гарсонка, всей внешностью выражая благодарность за пресечённый на корню, возможно кровавый, конфликт.

Тришин кивает другу на троицу:

– Наших за километр видно. А их подружку пришиб бы не задумываясь, до смерти.

– Какой ты кровожадный. Дэни, держи порох сухим, нас ждут ещё французки, причём, аж до обеда, как я понял по намёкам, – ухмыляется Жаров, не отводя злобствующего взгляда с вошедших соотечественниц. – И через каких-нибудь полчасика мы, вчетвером… А, Дэн, не возражаешь, если мы сегодня зажжём наш порно-фейерверк? Чтоб как поётся в одной пророческой песне, то вместе, то поврозь, а то попеременно.

– Легко. Жизнь-то уходит, сколько нам ещё активничать…

– Только, слышь, тормози с пойлом, срубишься опять, весь цимус обломишь, ага?

– Что ты сказал той сучке, что пристала?

– Догадайся с одного раза.

– Предложил бы три попытки, ещё попарился бы, а так мне уже всё ясно.

– И что же я сказал?

– Два слова: русская свинья.

– Слов было больше, но кончил именно этими. Засчитано.

– Нарвёшься ты когда-нибудь со своей русофобской платформой, получишь ею же по башке.

– Никогда. Я умный, опытный и аккуратный.

– А вот та, что справа, – кивает Тришин в сторону Горчак. – По мне так очень даже.