Рут Фландерс - Дочь Мытаря

– И что вы всё в зеркала смотритесь? – ворчал Колум. – Дома слуги притираний вам наделают, и станете белее своей сорочки. Глядели бы лучше по сторонам! Тут и попрошайки, и цыгане, и школяры. Не ровен час, кошелёк уведут.

Дэнтон усмехнулся. Он привык смотреть, нюхать и слушать, как гончий пёс, а шестое чувство работает, как заведённое. Взгляд привычно шарит по толпе…

Вот плывёт монахиня-цистерцианка… Под её белым одеянием – сдобные телеса перезрелой девственницы. Строгий взгляд скрывает в лучах морщинок неиспитую страсть. Сестра долго торгуется за морковь, оглядывает каждый корень и неторопливо укладывает в корзину…

За соседним лотком скучающий меняла перебрасывает на ладони стопку серебряных монет. Ради горстки драгоценного металла они подпилены его же ловкой рукой. Это видно по их лёгкому, чуть звенящему полёту…

Мимо бредёт старуха, одетая в ирландскую рубаху под суконным плащом. Разболтанная, грузная походка, судорожные движения, блуждающий взгляд. Блаженная… Меняла бросает медяк в её суму и подмигивает яркогубой, румяной булочнице. Она со смехом тащит за собой бродячего стихоплёта…

Матери из уважаемых фамилий чинно ведут стайку девиц. Те глазеют по сторонам и неловко волочат шлейфы нарядов, сшитых по английской моде. Жёны и дочери ремесленников одеты проще. Они носят широкие платья и накидки в ирландском духе. Длина и яркость одежд показывают семейный достаток.

Мужчины – купцы, ростовщики, служки и подмастерья, грузчики и посыльные – предпочитают незатейливую простоту рубах с плащами-одеялами. Даже благородные сословия надевают штаны только для верховой езды.

Дэнтон едва сдерживал раздражение. Бычий хлев, огромная деревня! Полсотни правителей на кусок земли, непрестанные войны, игра законами, пьянство и распущенность. Язык – тарабарский, в нём ничего не выучишь, кроме брани. Домой, как же хочется домой! Там ждёт супруга с дочерью и двумя сыновьями. Меньший родился полгода назад. Младшая из дочерей умерла в третье лето жизни, пока обожаемый батюшка метался от берега к берегу…

Сглотнув болезненный ком, Дэнтон заставил разум вернуться в крикливую толкотню рынка. Ряды галантерейщиков манили яркими красками.

Китайский хлопок, индийский атлас… Фламандские, чешские, флорентийские сукна, тонкий немецкий лён и грубый ирландский. Венецианские кружева и бархат, местная шерсть, кожа, итальянские и французские шелка… В глазах рябило от пестрого великолепия. У лотков сгрудились дамы, портные, домоправительницы, кастеляны, зажиточные модники, безденежные зеваки.

В толпе царили гам и неразбериха. Польстившись на щедрые уступки, женщины без зазрения совести опустошали кошельки супругов и отцов. Дэнтон хотел отойти от непроходимого сборища, но ажиотаж невольно привлёк внимание.

– Rí! Rí! [14] Король! Король! (ирл.)

– Banríon! A iontach banríon! [15] Королева! О прекрасная королева (ирл.)

– Ей-богу, люди добрые! К нам пожаловал настоящий принц!

– А она-то – самая что ни на есть принцесса!

Дэнтон дёрнул Колума за наплечный мешок.

– Рябой, протопчи-ка мне дорожку в этой чаще!

– Мигом, – тот боднул головой широкие спины. – Эй, сударики, а ну, посторонитесь! Пропустите благородного лорда!

Толпа расступилась. Дэнтон вальяжно прошёл к прилавку, обложенному разноцветными рулонами ткани. Рядом, на помосте, стоял торговец и двое молодых людей в роли манекенов. Юноша и девушка оделись по итальянской моде. Чрезвычайная роскошь слепила глаза ирландскому простонародью.

Появление Дэнтона не сразу привлекло внимание продавца. Тот считал выручку от богатой покупательницы.

– А tiarna, tá airgead aige! [16] Эй, господин, у него есть деньги! (ирл.) – крикнул Колум, но купец уставился на него недоумённым взглядом.

– Je comprends le anglais, mais je ne peux pas parler… [17] Я понимаю по-английски, но не могу говорить (фр.)

– Чего-о? – с презрительной небрежностью протянул Колум. Дэнтон велел ему отойти, а сам завязал с торговцем непринуждённую беседу по-французски. Тот охотно поведал между делом, что зовут его Прежан Мено, и что приплыл он на судне «Прокурандо» всего на один день.

– Завтра начинается святой адвент, монсеньор, – говорил Мено, разворачивая перед Дэнтоном рулон голубого глазета, – а непогода задержала нас в пути. Хотели в Дублин заглянуть и в Ливерпуль, да только вот… Глядите, какой узор – ниточка к ниточке! За бесценок отдаю, монсеньор!

– Отмерь десять футов, и ещё десять вон того красного атласа.

Дэнтон покосился на молодых людей, которых обступили восхищённые ирландцы.

– Грамотно торгуете, мсье Мено. Уверен, что продадите остаток здесь, в Корке.

– О, монсеньор, ваши слова да Богу в уши! – вздохнул торговец, позвякивая ножницами.

– Где купили этих прелестных голубков? Небось, на мавританском рынке?

Мено бросил на Дэнтона испуганный взгляд.

– О нет, что вы! Эти молодые люди – не рабы, они благородной крови…

– Девушка тоже? – Дэнтон с лукавой пристальностью взглянул ему в глаза. Мено заулыбался.

– Хороша, правда? Дочь моего компаньона. Выпросила у батюшки морское путешествие. Скромница, смею заметить. Строжайшее воспитание и надзор…

– А рядом её брат? – Дэнтон как бы невзначай взглянул на юношу. Двое благородных англичан пытались завести с ним беседу на французском.

– О нет, монсеньор, это её слуга. Кажется, они влюблены, но… Сами понимаете, разница в положении… Мадемуазель Жуана – девушка на выданье. Богатая, образованная, говорит на четырёх языках, и по матери – англичанка.

– А по отцу?

– Да-да, и по отцу – тоже, – торопливо отвечал Мено. – Ваша сдача, монсеньор.

Дэнтон, с улыбкой вернув её торговцу, перевёл блуждающий вгляд на мотки тесьмы.

– Отмерь-ка мне, любезный, по пятнадцать футов золотой с гранатовым яблоком, серебряной с розами и медной со страстоцветами. Как величать эту почтенную фамилию, откуда она происходит?

– Брэмптон, монсеньор, а живут они… о, где только ни живут! Путешественники, одним словом.

Мено склонился к уху Дэнтона.

– «Прокурандо» отплывает завтра на рассвете. У вас есть время для знакомства.

Дэнтон задумчиво хмыкнул, наблюдая Колума. Тот неотступно крутился возле ирландцев и англичан, беседующих с юношей. Жуана с любезной улыбкой играла роль переводчика. Молодой человек, румяный от комплиментов и жадных взглядов, охотно говорил, то кивая, то отрицательно качая головой.

Хм, девушка весьма хороша. Тёплый цвет кожи, пушистые кудряшки… Такие не уложить щипцами, это природный дар. Густые брови, тёмные глаза с поволокой, как у испанских и португальских сеньорит. Кровь их далёких предков разбавлена арабской «хамсин» [18] Полтиной (араб.) .