Ирина Лобусова - Короли Молдаванки

– Мадам, эти бички, как прыщ на вашей заднице! На ползуба за перекус!

– А вы не кусайте, вы смокчите! Ишь ты, какой закусанный! Шо ты босячишь, песья морда? Выкишивайся отсюдой, кусок адиёта! Швицер замурзанный, не делай мине погоду! Лучше делай за себе базар! На яки бебехи мине за цей гембель? Бички у него как прыщи во рту!..

Очередной покупатель пытался добиться от торговки снижения цены.

– Мадам, унизьте вашу цену! Шо я стою битый час, как полный адиёт? Эта риба желтая, как ваши вырванные годы! Или я вам не тут, а за здесь? Не делайте мине нервы на кицкины лапы! Или я стою, или я никак за здесь?..

Золотистые лучи жаркого солнца освещали кувшины с медом и красные яблоки, тонули в грудах разноцветных овощей и застывали на глянцевой поверхности контрабандного шелка, казавшегося просто королевским товаром. И на этом фоне, над всем этим стоял постоянный гул, шум людских голосов, способных заглушить морской прибой.

Бродячие торговцы, торгующие с лотков на развес, расхваливали свой товар. Чего только не было на лотках, подвешенных на грудь на манер короба знаменитых древних коробейников! У говорливых торговок разбегались глаза от пестрых лент и сладких пирожков, от гребешков и булавок, и травяных букетов для изготовления «лучшего приворотного зелья».

– Ленты! Николаевская мануфактура! Карамель Ландрин! Помада из пчелиного воска! Румяны, кому румяны! Сладкие пирожки из тыквы! Айва, айва! Варенье из розы – снимает все болячки! – Голоса перекрывали один другой и без труда находили свое место в общем хоре, достигая ушей покупателей.

Толстая, пестрая торговка контрабандным шелком в сердцах плюхнула на прилавок отрез ткани и, состроив выразительную гримасу вслед удаляющейся от нее покупательнице – гримасу, на которую способны только одесские торговки, – сказала, обращаясь к своей соседке, торговке медом:

– Устала сегодня – как кура на сносях! К полудню дело близится, а я не распочинилась. За глаза темно – сердце выскакивает!

– Покупатель ныне плохой, – поддакнула торговка медом, – все ходют и ходют, а чего ходют, и сами не знают. За воздух топчут.

Тут до них донесся истошный вопль мальчишки-разносчика:

– Пирожки! А кому сладкие пирожки!

– Эй, пацан, а ну иди сюда! Шо ты там казал за пирожки? – Торговка тканью приободрилась и замахала мальчишке, который и без того уже шел на ее зов. – Шо в пирожки?

– Вот с яблоком. Здесь сахарные. А тут с вишневым вареньем.

– Дай-ка мне два – вот этот, с яблоком, да и за сахарный тоже!

Пока мальчишка бодро отсчитывал сдачу (впрочем, не забыв ошибиться в свою пользу на копейку), торговка медом с завистью смотрела на свою соседку, уже державшую аппетитный пирог в руке, – у нее денег не было.

Надув щеки от удовольствия, торговка тканью щедро откусила яблочный пирожок. И тут же состроила недовольную гримасу. В зубы ей сразу попало что-то твердое – ну прямо не укусить! Наверняка плохо порезали яблоки. Чертыхаясь и выплевывая кусок пирога, торговка засунула палец в рот и без труда вытащила какой-то большой твердый кусок, на ощупь даже больше, чем половинка отрезанного яблока. Она выплюнула находку на ладонь, а затем поднесла к свету. Тонкий звук, вырвавшийся из ее груди, больше походил на писк грудного ребенка и никак не вязался с немолодой уже женщиной пышной комплекции. Ничего не понимая, торговка уставилась на ладонь.

Там, тускло поблескивая желтоватым сплющенным ногтем, лежал отрезанный человеческий палец…

– Святые угодники!.. Святой Георгий, защити нас!.. – взвизгнула торговка медом, отлично разглядевшая страшную находку. Тетка, нашедшая отрезанный палец в пирожке, вдруг задрожала всем телом и, распрямив мощную грудь, издала утробный вопль, заставивший замереть целый рынок. После этого она закатила глаза и замертво рухнула под прилавок.

Поезд Санкт-Петербург – Одесса мчался сквозь бескрайнюю степь, на последних километрах пути почти не делая остановок. Развалившись на мягком диване, без сна, Володя Сосновский бесконечно долго смотрел в запотевшее от предрассветного тумана окно. Он мечтал об Одессе. Долгий путь в поезде был дорогой к его свободе. А дорога к свободе не может быть бесконечно длинна, если в самом конце ждет настолько благая цель.

Благой целью Володи Сосновского был город у моря, в котором он надеялся обрести себя, отдалившись от всего, что окружало его долгие годы. Прежний, домашний круг, университет, далекие друзья – все растворялось, уходило в прошлое, превращаясь в бесплотные тени на толстом стекле поезда, запотевшем от тумана. Володя Сосновский думал только об одном. И никто из его семьи, в полном составе явившейся на долгие проводы на вокзале, даже не догадывался о том, что, сев в поезд, прежний Володя Сосновский, выпускник юридического факультета Московского университета, благородный молодой человек из богатой и знатной дворянской семьи, перестал существовать. Семья сокрушалась, считая отъезд в Одессу настоящей ссылкой. Но для Володи всё это было не так. Путь в Одессу был дорогой к долгожданной свободе.

А потому, развалившись на удобном, мягком диване в спальном вагоне, Володя почти все временя ехал практически без сна. Володя думал о себе. Он мечтал быть писателем, сочинять стихи. Но там, в далеком Петербурге, в кругу семьи, все это оставалось недостижимой мечтой. Здесь, по дороге в Одессу, это становилось реальностью.

Стихи Володя Сосновский сочинял давно, еще с первого курса университета. И его совершенно не смущало, что большая часть его творений никак не отличалась ни правильными рифмами, ни складностью.

Все началось в маленьком кабачке возле Петербургского вокзала, куда его затащили друзья. Он как раз приехал на каникулы из Москвы и занимался только тем, что отсыпался, ел и гулял, большую часть времени проводя со старыми друзьями еще из гимназии. Именно они и затащили его в кабачок, название которого потом он так и не смог вспомнить, как ни пытался. Там он впервые услышал, как читают стихи – новые стихи, и в тот самый вечер заболел футуристами.

Громогласный, режущий рифмами парень почти двухметрового роста, взобравшись на стол, размахивал кулаками и поливал склоненные головы слушателей мощным потоком яростных рифм. Что это были за рифмы! Володя никогда не слышал таких слов, они перевернули ему всю душу, прожгли изнутри. Так впервые он познакомился с Маяковским.

Вернувшись в ту ночь домой, Володя больше не спал. До самого рассвета он расхаживал по своей просторной комнате в родительском доме и думал только о том, что обязательно должен вот так научиться оперировать рифмами. Чем он хуже? И если этот громогласный детина может писать такие стихи, почему не может он? Нужно приложить немного усилий, стараний, и он тоже сможет вот так – сыпать бешеными рифмами, забравшись на стол.