Николай Свечин - Банда Кольки-куна

Не успел он одолеть и трех ступенек, как сверху послышался голос. Спокойный, уверенный, с хрипотцой:

– А ну погоди. Ишь чешет, как к себе в нужник. Ты кто будешь?

– Лыков меня зовут, – ответил сыщик, задрав голову. Но наверху никто не высовывался.

– Ну пусть Лыков, – согласился человек. – А зачем пришел?

– Договориться.

– Это дело хорошее. Тогда лезь. Одно только помни: чтобы без фокусов-покусов. Иначе всем каюк, и тебе тоже.

Коллежский советник поднялся на площадку и увидел следующую картину. Пристав Сакович, весь бледный, без ремня и портупеи застыл на пороге своего кабинета. Из-за его плеча выглядывал мужик неопределенных лет с седой бородой и холодными глазами. Рядом с ним пристроились оба его пленных товарища: матрос и есаул. А в коридоре стоял на коленях и беззвучно молился обезоруженный городовой.

– Здорово, Николай Егорович. Поговорим?

– Ишь ты, по имени-отчеству знаешь, – усмехнулся Колька-кун. Он был совершенно спокоен, словно покупал семечки на рынке, а не стоял в окружении врагов в ожидании схватки.

Атаман внимательно осмотрел гостя и кивнул:

– Ну, давай поговорим. Тебя как звать?

– Алексей Николаевич.

– Что скажешь, Алексей Николаевич? Отпустите мою вшивобратию, или мы тут все вместе помрем?

Городовой икнул, а у подполковника Саковича задергался глаз.

– Бомбу взрывать не надо, а то много невинных людей погубишь, – ответил Лыков. – Во дворе съезжей помещается казарма городовых. Там женщины и дети.

– Невинных людей нет на земле, – равнодушно парировал Колька-кун.

– Есть! – жестко возразил коллежский советник. – Есть. И ты мне тут не рисуйся, чай, не Бог, чтобы суд вершить. А будешь такую чушь нести, я сейчас развернусь и уйду. Оставайся тогда со своей бомбой, пусть она тебя в ад и отправит…

Атаман смутился. Он шепотом обратился к товарищам, те что-то коротко ему ответили.

– Ладно. Ты чего предлагаешь?

– Сейчас вас выпустят, и катитесь на все четыре стороны. Пристава с городовым отдайте прямо сию секунду. Хватит с них того, что уже пережили.

– А…

– А заместо них я останусь. Как-никак коллежский советник, полковник. Повыше чином, нежели пристав Сакович.

Колька-кун задумался. Лыков между тем продолжал:

– Там в доме напротив городовые с винтовками. Я приказал их увести. Обещаю, никаких попыток остановить вас не будет.

– Но…

– Я с вами сяду в пролетку. Под руку поведу, на всякий случай. В меня стрелять не посмеют. Как отъедете на безопасное расстояние, я выйду. Уговор?

Неожиданно быстро атаман согласился:

– Полковника менять – это правильно. Уговор!

Он подтолкнул Саковича вперед, и тот налетел на сыщика. Едва не упал – чувствовалось, что хладнокровие дается ему нелегко. Алексей Николаевич ободрил пристава:

– Все в порядке, Ромуальд Иванович. Идите вниз. И успокойте там Филодельфина, чтобы он не вздумал палить. Ответственность перед начальством я беру на себя.

Подполковник не заставил просить себя дважды и на ватных ногах начал спускаться. Лыков поднял с колен дрожащего городового, приказал ему коротко:

– И ты иди.

На этаже остались лишь Колька-кун со своими сообщниками и Лыков. Атаман держал в правой руке браунинг, а в левой жестянку из-под конфет. Обращался он с ней осторожно, и сыщик сразу понял, что там настоящая бомба, готовая к взрыву.

– А ты ничего, полковник, – одобрительно усмехнулся Куницын. – Не из робких. Коли не обманешь, мы тебя оставим в живых.

– Сначала надо отсюда живыми выйти, Николай Егорыч, – просто ответил сыщик, и все сразу посерьезнели.

– Ну, с Богом. Николай, вставай слева. Иван, ты справа. Берите меня под руки, – дал команду Лыков, и бунтовщики выполнили ее беспрекословно.

– Зот, ступай мне за спину, как можно ближе.

Так, тесной группой, они начали спускаться. Моряк дышал сыщику в затылок и, кажется, тихонько поминал Всевышнего. Коллежский советник крикнул:

– Мы выходим! Всем стоять спокойно!

Четыре человека медленно, прижимаясь друг к другу, вышли на подъезд. Там полукругом толпились полицейские. Некоторые были с винтовками, остальные держали наготове револьверы.

– Убрать оружие! – приказал Лыков. Все как один выполнили команду, лишь Филодельфин замешкался.

– Ты чего не понял?! – рявкнул на него сыщик, и тот нехотя подчинился.

– Теперь расступились, дайте нам сесть в пролетку.

Четверка двинулась к экипажу. Алексей Николаевич крепко держал атамана с есаулом под руки, баталер сзади наступал ему на пятки. В этот момент сыщик легко мог взять их: хватить двоих лбами друг о дружку, а Кизяков не в счет. Но его останавливала бомба в руках у Кольки-куна. Бомба и что-то еще. Он вдруг понял: ему не хотелось арестовывать этих людей…

Нервы у Лыкова были напряжены до предела. Вдруг какой-нибудь дурак сорвется? Или Филодельфин махнет платком, и из окна пальнет поставленный им стрелок? Но все вокруг хотели жить, и четверка благополучно добралась до пролетки. Расселись, и сыщик скомандовал вознице:

– Гони как на приз!

Пара сильных коней рванула, и они помчались по Ново-Петергофскому проспекту к Фонтанке. Погони за ними не было. Колька-кун обернулся раз-другой и успокоился.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Бакинский татарин – азербайджанец (Здесь и далее примеч. автора) .

См. книгу «Тифлис 1904».

Артурец – участник обороны Порт-Артура.

Скорбут – цинга, которой особенно страдали участники обороны Порт-Артура.

Великий князь Сергей Михайлович – генерал-инспектор артиллерии.

Впоследствии вошло в обиход другое название – Циндао, но в 1905 году говорили и писали так.

См. книгу «Мертвый остров».

Современное название – бухта Цзяочжоувань.

Али Ага Шихлинский так и не пошел в тот раз представляться государю. Он сделал это лишь 26 ноября 1905 года на приеме для георгиевских кавалеров.

Академия Генерального штаба.

Генерал Иванов.

Русско-японская война началась в том числе из-за появления лесных концессий на реке Ялу, в местности, входившей в сферу японских интересов. Совладельцами концессий были лица из ближайшего окружения государя (Безобразов, Абаза, Алексеев и проч.).