Валерия Вербинина - Театральная площадь

– Класс – это ежедневные упражнения у станка, – объяснила Виноградова, чем запутала дело еще больше.

– Станок – это такая палка у стены, на нее опираются, когда делают балетные упражнения, – пришла на помощь матери Ляля, видя выражение лица Опалина.

«Как у них все сложно, однако», – подумал Иван.

– Скажите, сколько длится класс? – спросил он вслух.

– Час, но может быть и больше. Это уж как педагог решит, – отозвалась мать.

– То есть после одиннадцати Павел должен был вернуться домой?

– Нет, почему? У него же репетиция еще была.

– Что за репетиция?

– «Лебединое озеро», он там занят в третьем акте.

– Когда именно началась репетиция и сколько она продолжалась?

– Я не знаю, – с некоторым неудовольствием ответила мать. – Понимаете, репетиция – это сложный процесс, тем более что Палладий Андреевич – человек требовательный.

– Кто такой Палладий Андреевич? – терпеливо спросил Опалин.

– Вы что, никогда о нем не слышали? – искренне поразилась Екатерина Арсеньевна. – Палладий Андреевич – это же Касьянов, балетмейстер!

– Он ставит все танцы, – тонким неприятным голосом проговорила Ляля, которую, очевидно, утомила необходимость все разжевывать несообразительному гостю.

– В смысле – ставит? – машинально спросил Опалин. – Я думал, этот балет существует так давно, что все танцы уже известны.

В комнате наступило тяжелое молчание. Две пары глаз смотрели на Ивана так, словно увидели не современного человека, а какого-то неандертальца.

– Видите ли, – наконец промямлила Екатерина Арсеньевна, – в балете все немного сложнее…

– Балетмейстер имеет право изменять танцы, сочинять новые и переставлять музыкальные номера, если сочтет нужным, – сердито проговорила Ляля, тряхнув косами. – Вообще «Лебединое озеро» считалось как бы женским балетом, но Палладий Андреевич хочет уравновесить главные партии, женскую и мужскую. Это я вам упрощенно объясняю, там все гораздо сложнее, конечно, в том числе и из-за Вольского, который вторые роли не танцует, а если и станцует, то так, что публика, кроме него, никого видеть не будет. Поэтому Палладий Андреевич и должен сделать так, чтобы все были довольны. И вообще балетмейстер – главный человек в спектакле.

– А как же исполнители? – не удержался Опалин.

– Ну что – исполнители? – пожала плечами хозяйка дома. – Конечно, от них многое зависит. Но, например, Седова ни одной вариации себе придумать не способна, все делает балетмейстер.

У Ивана уже голова шла кругом.

– Вариация – это танец, – сжалилась над ним Ляля.

– Ваш сын танцевал с Седовой? – наугад спросил у хозяйки Опалин.

Екатерина Арсеньевна поджала губы, и Иван понял, что допустил очередной промах.

– Так говорить не совсем корректно, – с явным неудовольствием промолвила Виноградова. – Они должны были выступать в одном спектакле.

– В «Лебедином озере», которое ставит Касьянов?

– Вы угадали, – с облегчением ответила хозяйка дома.

Итак, примерный юноша Павлик Виноградов отправился в театр, где у него состоялся класс, а потом репетиция «Лебединого озера», был где-то убит и через несколько часов в виде бездыханного тела попался на глаза оперуполномоченному Опалину и его спутнице. После чего труп загадочным образом исчез.

– Вы не знаете, ваш сын выходил из театра днем? – быстро спросил Иван. – Мог… ну я не знаю… пойти к какому-то знакомому или просто перекусить?

– В театре есть буфет, – с великолепным презрением ответила Екатерина Арсеньевна. – А к Володе Павлик в тот день не заходил.

– А кроме Володи у вашего сына не было друзей? Или девушки?

По выражению лица Виноградовой он сообразил, что допустил чудовищную бестактность.

– Какие странные вопросы вы задаете, – пробормотала Екатерина Арсеньевна. – Разумеется, у него не было девушки, потому что… потому что иначе я бы знала.

Ляля как-то странно покосилась на мать, но ничего не сказала. «Сестре что-то известно, – подумал Опалин. – Неплохая семья, и люди вроде хорошие, но… почему меня тянет уйти и никогда больше сюда не возвращаться?»

Он поглядел на дверь, которая вела в смежную комнату, и спросил:

– Там комната вашего сына? Мне нужно взглянуть.

– Это обязательно? – нервно спросила Екатерина Арсеньевна.

– Разумеется, поскольку я его ищу, – буркнул Опалин, поднимаясь с места. Но он не учел, с кем имеет дело.

– Могу вас заверить, что в комнате его нет, – едко отозвалась хозяйка.

Притворившись, что не заметил шпильки в свой адрес, Иван открыл дверь. Нигде ни соринки, все вычищено до блеска. Книжный шкаф, гардероб, довольно большая кровать, бюро, два стула с гнутыми ножками; на стенах – акварели в рамках. Почему-то уют здесь произвел на Ивана гнетущее впечатление – вероятно, потому, что он уже знал, что это комната покойника.

– Я бы не хотела… – начала Екатерина Арсеньевна, видя, как он один за другим выдвигает ящики бюро. – И что, собственно, вы хотите найти? – уже сердито спросила она.

– Ваш сын вел дневник?

– Нет.

– Кроме балета в его жизни были еще какие-то увлечения?

– Какой вы странный, – с упреком промолвила Екатерина Арсеньевна. – При чем тут увлечение, когда речь идет о призвании…

– Ну чем-то же еще он занимался?

– Любил читать книги, собирал марки. Этого достаточно?

– А в комсомоле он состоял?

– Разумеется.

Разговаривая с Виноградовой, Опалин быстро просматривал содержимое ящиков. Альбомы с марками, скрепки, старые конверты, какие-то тесемки, матерчатые туфли, причем явно сношенные, банка вазелина для волос и среди всего этого хлама – запрятанная на дно ящика фотографическая открытка. Балерина стоит на пуантах в томной позе, подпись – Ирина Седова. Перевернув открытку, Опалин увидел строчки, идущие наискось, с хорошо продуманной небрежностью: «Весь мир – театр. И. Седова, 22 февраля 1935».

– Я уже вам сказала, что он не вел дневника, – проговорила Екатерина Арсеньевна высоким злым голосом. Судя по всему, она болезненно переживала вторжение постороннего в то, что считала личным пространством своего сына.

– Прошу прощения, – сухо сказал Опалин, возвращая открытку на место и задвигая ящик, – но это моя работа.

– Рыться в чужих вещах?

– Мама, перестань, – пробормотала Ляля. Она стояла на пороге комнаты за своей матерью, которая напряженно следила за действиями Опалина и, кажется, мечтала только об одном: чтобы он поскорее ушел.

– Во что ваш сын был одет, когда вы видели его в последний раз? – спросил Иван, переборов сильнейшее искушение сообщить Виноградовой, что ее бесценный Павлик мертв и что ей совершенно не на что надеяться.