Антон Чиж - Королева брильянтов

Ирина стала расстегивать крючки на полушубке.

– Викоша, зачем. Ты же обещал…

– Молчи! – крикнул он. – Молчи… Не смей мне…

Тут Виктор Филиппович должен был по обычаю предков устроить жене головомойку, но порода была уж не та. Отец его и дед держали в страхе женскую часть семьи. У него быть тираном выходило дурно. Он знал, что не сможет не то что ударить, но и прикрикнуть на жену. И она это знала. Вековые скрепы купцов пошли ржавчиной. Измельчал род, не осталось прежней силы. Вместо принуждения жены к покорности он дерзко налил еще рюмку.

– Я себе сам хозяин! – крикнул Виктор Филиппович отчаянно. – Смотри мне теперь!

Ирина не стала перечить. Отвернувшись от грозного мужа, стянула полушубок, с которого накапало на пол, и пошла назад. У ближнего окна что-то задержало ее. Она будто увидела что-то непонятное. Ирина подошла ближе, приложила ладошку к стеклу и стала всматриваться в ночь. Вдруг вскрикнула, отпрянула и закрыла собой окно.

– Там… Там… – проговорила она, еле владея языком.

Виктор Филиппович не заметил, как рюмка выскользнула из пальцев и брызнула об пол.

– Что… – обреченно проговорил он.

– Я видела… Она там…

Не понимая, что делает, купеческий наследник отбросил графинчик, который полетел прямо в створку буфета, и двинулся к окну.

– Викоша, не надо… Не смотри… Мне показалось… Там нет ничего… Просто нервы…

Он не слушал. Отшвырнул жену, которая мешала приникнуть к стеклу. Он хотел увидеть ее. Увидеть сам. И будь что будет.

– Тьма… Только тьма… Тьма белая… – говорил он. – Тьма кругом… За мной пришла… Ну, ничего… А вот это видела?! Вот тебе, на!

Виктор Филиппович показал тьме жирный купеческий кукиш.

– Вот тебе… Вот тебе… – тыкал он в разные стороны, как слепой. – Ирка, водки! Водки давай!

Запахнув полушубок, Ирина выбежала вон. Хлопнула входная дверь. Викоше было не до того. Он тыкал кукишем во тьму.

Михаил Аркадьевич захотел отужинать в «Эрмитаже». Дома кутерьма, толком не накормят. Он вошел в зал в том легком и светлом настроении, какое бывает у человека, честно прожившего день и не сделавшего другим ничего излишне дурного. Совесть его, по большей части, была чиста, поимка Королевы брильянтов казалась уже не такой безнадежной, да и в случае чего ясно, кто будет во всем виноват: конечно, Пушкин! Эфенбах уже выбирал столик поближе к сцене, как выбирает конфетку ребенок, уже официант кланялся ему как старому знакомому, как вдруг, в один момент, идиллический вечерок пошел трещиной.

В дальнем углу Михаил Аркадьевич заметил полноватого юношу, который строгим взглядом обводил зал. Среди десятка ресторанов и трактиров Москвы эта петербургская заноза, эта столичная язва, эта противная мозоль… Михаил Аркадьевич мог еще и еще добавлять эпитетов, но суть от этого не менялась. В зале сидел Ванзаров. Честно исполняя поручение, он пытался поймать воровку на живца. То есть на себя.

Хуже этого ничего не могло быть. Эфенбах понял, что ужинать ему спокойно не дадут. Юноша плохо знаком с приличиями, непременно подсядет, и тут начнется. Или вопросами изведет, или, чего доброго, набросится на какую-нибудь пристойную женщину, если ему в голову ударят подозрения. Этот сдерживаться не будет! Михаил Аркадьевич понял, что должен оставить поле боя врагу и бежать. Пока его не заметили. Под расстроенным взглядом официанта, у которого уходили приличные чаевые, он ретировался в гардероб и на проходе случайно задел даму. Эфенбах извинился и невольно окинул ее взглядом. Дама была недурна собой, лицо ее прикрывала темная вуаль, под которой только угадывались черты. Наклоном головы она показала, что простила такой пустяк, и вошла в зал. Сзади ее фигурка в светлом платье была исключительно хороша. Тонкая талия в сочетании с «бараньими» рукавами выглядела слишком соблазнительно. Михаил Аркадьевич вовремя вспомнил о долге семейного человека и занозе по имени Ванзаров и подставил руки гардеробщику, который держал его шубу.

Веселые и небедные мужчины, которые оказались в этот час в ресторане, не могли знать, что превратились в добычу. Добычи было много, надо было выбрать кого-то одного. Дама в вуали провела взглядом по залу, как по полю, на котором паслась стая невинных зайчишек. Хищник, готовясь к прыжку, выпускает когти и обнажает клыки. Даме потребовалось поднять вуаль.

– Хватит с нас на сегодня поражений, – сказала она себе. – Ну, котятки, кто быстрей…

Как по команде, многие шеи повернулись в ее сторону, многие взгляды устремились к ней. Вот только не было в них чего-то, на что стоило тратить время. Ей хотелось чего-то большего. И тут она ощутила чей-то крепкий взгляд. За дальним столом сидел юноша, который смотрел на нее так, что дама поняла – вот он. Юноша был одет прилично, но не слишком богато, и, кажется, он приезжий. Но сейчас это было не важно. Ей нужна победа, маленькая, но эффектная. Юноша с сильным взглядом как раз для этого подходил.

Дама прекрасно знала, как подманить жертву. Официант был готов исполнить любое пожелание смелой незнакомки, которая явилась вечером в ресторан одна. Дама спросила столик подальше от сцены, на которую вышел цыганский ансамбль. Пока гости ресторана били в ладоши под волны цыганских юбок, официант проводил даму за столик. Она села вблизи одинокого юноши, который занимался обильным ужином. Вот только вместо вина или водки он пил кофе. Она подумала, что юноша совсем зелен, легкая добыча. Именно такая ей была нужна. Дама как бы случайно повернула головку и чуть улыбнулась соседу. Юноша смотрел на нее сурово и жадно.

Победа предстояла легкая.

У Пушкина был ключ. Ключ ему выдали как будущему хозяину, приказав, чтобы приходил когда вздумается. В любой час. И делал что захочет: спал, ел, работал, читал книги на диване. Это было новое, приятное и неожиданное чувство: иметь в кармане ключ от дома. Куда можно прийти, когда захочешь. Ему захотелось.

Квартира занимала половину второго этажа большого дома на Большой Никитской улице. Вроде бы весь дом принадлежал Ангелине. Вернее, раньше дом принадлежал мужу Ангелины, ныне покойному. Кажется, он его и построил. Стоило ему умереть, как дом достался вдове. Вдова горевала не слишком долго. Когда дала ключ Пушкину, уже строила планы на новую жизнь. Вместе с Пушкиным, разумеется. Хотя сам Пушкин в исполнении этих планов не был уверен.

Он вставил ключ в замок и повернул. Дверь, хорошо смазанная, открылась без скрипа. Из глубины квартиры доносился женский визг. Ангелине было весело, даже слишком. Пушкин прислушался. Ее смех мешался с чем-то незнакомым, похожим на урчание большой собаки. Пушкин знал, что Ангелина терпеть не может собак, особенно больших. Так увлеклась весельем, что не услышала звонка. Пушкин стоял в темноте прихожей, не включая электрический свет и не снимая пальто. Он слушал.