Игорь Гречин - Тайна Тихого океана

12.04.1960

У кондора сточился клюв. Перья выгорели на солнце. Кондора донимали паразиты. Кондор был ужасно стар и все не решался покинуть эту страну – несмотря на то, что с востока сюда вторглись люди.

Единственным органом, пока не предавшим старого кондора, оставались глаза. И он парил и смотрел.

Он видел бесконечную территорию, с которой двуногие, как кожу с антилопы, содрали верхний слой почвы. Он видел горы ржаво-бурого, словно запекшаяся кровь, кирпича и штабели желтых досок, похожих на обглоданные шакалами кости. Он видел наспех выложенные из плит бетонные дороги, которые казались птице окаменевшими реками. Он видел затянутый гарью и пылью горизонт и не знающее покоя Солнце, катящееся к горизонту. [1] Со времен провозглашения Бразилии республикой в 1889 г., велись горячие дебаты по поводу месторасположения столицы государства. Президент Кубышек в 1956 г. одобрил проект возведения города на совершенно пустом месте в географическом центре страны. Строительство нового города началось в 1957-ом году. Сегодня Бразилиа – город, задуманный и построенный по единому плану, как воплощение мечты человечества об идеальном технополисе. Город спланирован в виде самолета: центр «фюзеляжа» занимает площадь Трех Властей, «крылья» – жилые кварталы, в самом «носу», в отдалении от центра находится дворец Авроры – резиденция президента республики. По смелости архитектурных решений Бразилиа – город века.

И еще видел кондор двух людей. Первый, в шортах и гавайской рубашке навыпуск, был из пришельцев.

Голову чужака закрывала оранжевая строительная каска, правой рукой он, будто утопающий за соломинку, держался за раскаленный солнцем прут арматуры. А метрах в трех от первого, утопив подошвы черных высоких сапог в рыжую, перемолотую в прах глину, стоял второй. В порванном на плече черном костюме, в обагренной кровью белой рубашке.

Кожа этого человека была цвета меди и не боялась солнца. Голова этого человека была непокрыта, и черные волосы чуть колыхал заблудившийся ветерок.

– Вас было тринадцать, – медленно и тихо, будто шипит змея, говорил смуглый. – Вас было тринадцать гринго, надругавшихся над моей сестрой. Тогда никто из вас не вспомнил, что это – проклятое число. И теперь ты, Гарри Коберн, последний из тринадцати, сейчас тоже умрешь.

Бледнолицый облизал пересохшие губы и переложил обжигающий металлический прут из одной руки в другую. Коберну хотелось утереть стекающий на глаза пот, но он боялся прозевать момент, когда мститель перестанет говорить и начнет действовать. Ринуться в атаку первому у бледнолицего не хватало духа.

– Я уехал из родного края, чтобы узнать науки белых людей в Гарвард. А вы пришли в мою деревню и надругались над сестрой. И некому было заступиться за нее. Вас было тринадцать вооруженных винчестерами гринго. Теперь из вас в живых не осталось никого, хвала святой матери Терезе. Один за другим ушли в страну теней дон Джон Раски, дон Крейг Томас, дон Анан Фостер, дон Вильям Кошт… – смуглолицый отцеживал слова тихо. Но для Гарри эти слова звучали громче звона солнцепека в ушах, громче песенки Элвиса Пресли, пойманной в эфире оставшейся в трейлере спидолой.

Бледнолицый, сторожко щурясь, попытался сплюнуть осевшую на глотке пыль, но во рту не осталось ни капельки слюны. Бледнолицый тяжело закашлялся и просипел:

– Я еще жив, и за просто так отдавать жизнь не намерен.

Индеец улыбнулся столь высокомерно, что Коберна прошиб озноб, и сквозь зубы выжал:

– Тебе всего лишь снится, что ты жив. – слова щелкнули ударом пастушьего бича, спущеной тетивой лука, выстрелом шестизарядного револьвера. И бледнолицый сломался.

Белый человек метнул во врага прут и бросился бежать, оставляя борозды на расчесанной ветром и гусеницами тракторов красной глине. Он бежал неловко, но быстро, словно песчаный паук. Прут стрекозой рассек воздух и звякнул о стальные уши на стопке плит. Брызнула бетонная крошка. Но смуглокожий этого не видел: он преследовал последнего из тринадцати обидчиков своей сестры.

Гарри Коберн сползал в канавы, ломал ногти, выкарабкиваясь из траншей, бежал и боялся оглянуться, потому что где-то очень близко за спиной падала в канавы, но вставала и продолжала погоню сама смерть, подхлестываемая развеселой песенкой спидолы.

Если б Гарри в этот пятничный день не засиделся в трейлере над чертежами… Если б не отпустил рабочих… Нет, ошибка была допущена раньше: если б Гарри не продлил контракт, а убрался из этой страны…

Промчавшись мимо шеренги ультрамариновых бочек с мазутом, Гарри вдруг оказался перед огромным колесным экскаватором, уткнувшим зубастый ковш в глину. Преследуемый на мгновенье остановился и затравленно огляделся…

И когда меднокожий мститель выпрыгнул на площадку, ревущее стальное чудовище, подминая и плюща синие бочки, будто тюбики с кремом для обуви, двинулось на него.

Но индеец есть индеец, даже если несколько лет он изучал экзистенционализм и основы маркетинга. Миг – и мститель испарился.

Ярко-оранжевый экскаватор натужно заерзал на месте, стряхивая с себя пыль и грязь. Сверкающий на солнце ковш хромированным хоботом качнулся туда-сюда и походя смахнул нужник, недавно сколоченный из желтых досок и еще не успевший провонять человечиной. Нужник разметало по сторонам, словно картонный домик. Выплюнув из сдвоенных выхлопных труб струю едкого голубоватого дыма, экскаватор развернулся на месте и в поисках жертвы ломанул вправо; опрокинул и раздавил, как пустую пивную банку, цистерну с питьевой водой, сдал назад по мгновенно ставшей скользкой глине. Из-под исполинских ощетинившихся протекторами колес полетели ошметки глины.

Наконец железная машина замерла, горячечно подрагивая корпусом, и из кабины высунулось потное, грязное, растерянное лицо Гарри Коберна. Меднокожего след простыл. Индейское отр-р-родье!.. А это еще что?..

Из пологого котлована, будто аллигатор из болотной жижи, на полном ходу, переваливаясь на ухабах и трубя тысячей носорогов, выпер широкий приземистый бульдозер и пошел лоб в лоб экскаватору.

Фасеточные фары экскаватора полыхнули отражением солнца. Двигатель экскаватора отозвался трубным воплем доисторического зверя, обнаружившего, что на его территорию проник чужак. Колесный механизм судорожно дернулся и попятился, угрожающе воздев к прозрачному небу ковш с четырьмя клыками. И теперь этот ковш был похож не на слоновий хобот, не на изогнувшуюся шею бронтозавра, а на занесенный перед ударом хвост гигантского скорпиона.