Дарья Донцова - Астральное тело холостяка

Екатерина улыбнулась, вспоминая детство.

– Та нахмурилась и, видно, что-то сказала Раисе, потому что Надежда тогда язык прикусила. А мне матушка объяснила: «Твоя мамочка умерла в родах. Отец Дионисий с тобой поехал в Бойск на поезде, вышел на станции, сел в машину к Валерию Тарасову, тот его довезти взялся. Твой папа молчит, но я Тарасова хорошо знала, небось он денег с батюшки попросил. Такой уж человек был жадный. К тому же выпить любил. По пути машина в овраг свалилась. Двадцать девятого ноября это случилось. Как уж отец Дионисий и ты живы остались, одному Господу ведомо. Никакая ты не приблудная, законная дочь своих отца и матери, я тебе метрику покажу». И она же мне потом рассказала, что в тот день, когда мы с папой в деревне появились, пропал Максимка, его так и не нашли. Ребята без разрешения в лес отправились и самого маленького потеряли. Дней семь его всей деревней искали, но впустую. Елизавета на школьников накинулась, их трое было, тех, кто малыша с собой взял: Толя Винкин, Гена Палкин и Лена Горкина. Лиза детей в смерти своего сына обвинила, окна камнями в их домах побила и навсегда замолчала. А вот и дом Ветрова.

Екатерина открыла деревянную калитку, мы ступили во двор, поднялись на крыльцо. Сидорова постучала в ободранную дверь, потом приоткрыла ее и крикнула:

– Паша, Филипп Петрович, вы дома?

– Да, – донеслось из избы. – Кто там? Проходите.

– Это мы, – произнесла Екатерина, входя в большую комнату.

– Здравствуй, милая, – прокряхтел старик, сидевший на диване. – А кто с тобой? Не знаю этого парня.

Катя подошла к деду.

– Филипп Петрович, вы же у нас не болтливый, да?

– А чего языком мотать! – проскрипел пенсионер. – Чай, я не баба, не Райка Иванова.

– Вы у нас в Бойске старейший житель… – начала Екатерина.

Но дед ее сразу остановил:

– Марфа Горкина на год вперед меня родилась.

– Она сердитая очень, – покачала головой Сидорова, – и больная, вечно на здоровье жалуется, с ней не поговоришь нормально. А у вас нрав добрый, голова светлая.

Старик похлопал себя ладонью по макушке и хмыкнул:

– Лысая она у меня. Но ты права, пока соображает. Что же касаемо Марфы, то на ее счет все ошибаются. Она вовсе не хворая, прикидывается только. Очень удобная роль. Можно человеку в лицо схамить, а потом заныть: «Ой, не хотела обидеть, от недуга такое сказанула». Убогих-то не трогают, они даже за грубость сдачи не получают. Вот скажи, когда Марфа сильно хворать стала?

– Не помню, – протянула Екатерина.

– Да когда ее дочь школу заканчивала, – пояснил дед. – Где сейчас Ленка служит?

– В клубе, который при церкви открыт, – ответила Катя, – заведующей.

– Слышала, как Ленка поет? – не успокаивался старик.

– Конечно, она же в церковном хоре состоит, – кивнула дочь покойного отца Дионисия.

– Красивый голос, да? – спросил хозяин избы.

– Волшебный, – вздохнула Катя. Затем посмотрела на меня. – Вам, Иван Павлович, послушать бы Горкину надо. Пропала в Лене оперная певица. Ей следовало в консерваторию учиться идти, а она после школы в какое-то училище в Михееве поступила. Ох, спросит с нее Господь на том свете: «Елена, я тебе такой талант подарил, а ты не стала его развивать».

Ветров-старший крякнул.

– Ленка после окончания школы в Москву отправилась, в консерваторию. Глупенькая, конечно, люди для поступления туда несколько лет готовятся, а Горкина прямо с электрички на экзамен. Но как спела! У преподавателей челюсти отвисли. Один, старенький совсем, сказал ей: «Душа моя, вы редкой одаренности девушка, я вас к себе возьму». Приняли ее. Вот так!

Екатерина ахнула.

– Тогда почему она в нашем клубе заведующей работает? Откуда вы знаете про консерваторию?

Филипп Петрович оглушительно чихнул.

– Марфа – дура. Когда дочка ей сказала, что хочет певицей стать, и денег попросила на поездку в Москву и покупку платья приличного, мамаша ей по щекам надавала и заявила: «Ишь, что выдумала! Где родился, там и пригодился. Нечего в столицу рваться, сиди дома, работай, матери помогай. Никуда ты не поступишь, просто сгинешь в Москве». Лена ко мне прибежала: «Крестный, дай денег. Я тебе за них все лето огород полоть-поливать буду. Только матери моей ни словечка». И я ее сам в столицу повез, не хотел, чтобы одна каталась. Москва не деревня, еще потерялась бы… Разговаривал я с тем профессором, он меня из коридора вызвал и объяснил: «У девочки талант необыкновенный, считайте, что она уже студентка, ей только сочинение надо нормально написать да иностранный язык сдать». Вернулись мы назад в Бойск, Елена ног под собой от радости не чуяла. Но Марфа, услышав про успех дочки, на диван упала. Плохо ей стало. И крестница, получив аттестат, в столицу в консерваторию экзамены сдавать не поехала, стала за Марфой ухаживать, больше-то некому.

– Можно было на следующий год вновь счастья попытать, – сказал я.

Дед стукнул ладонью по колену.

– Во! Марфа и это сообразила. Как ей дочь дома удержать? Прикинулась хитрованка смертельно больной. Много лет с той поры утекло, а она все никак тапки не отбросит. Ну да вы вроде не о Горкиных пришли болтать. Зачем я вам нужен?

– Иван Павлович детектив, – представила меня Екатерина. – Не полицейский, сам по себе работает.

– Шерлок Холмс? – рассмеялся старик.

– Вроде того, – улыбнулся я, – только трубку не курю.

– Хорошо, что не дымишь, – пробормотал Филипп Петрович. – Греховная привычка, как и винопитие. Понятно мне, чего ты, Катя, задумала. Сплетни про смерть отца Дионисия слушать невмоготу стало? Да только зря ты деньги на Шерлока Холмса потратишь, на чужой роток не накинешь платок. И чего тут еще расследовать? Инсульт у твоего папеньки случился, вот и упал он с колокольни. Официальная версия смерти такая. А кто чего болтает, над головой пропускай.

– Не могу, – покраснела Екатерина. – Очень прошу, поговорите, пожалуйста, с Иваном Павловичем.

– Языком мотать – не огород копать, – усмехнулся дед, – спрашивай, сынок.

– У отца Дионисия были враги? – начал я.

– Ни про одного не слышал, – протянул Ветров, – святой человек он был, много доброго сделал.

Ветров взял со стола коробку спичек и высыпал на клеенку ее содержимое.

– Во, смотри. Эта гора – наши проблемы при отце Владимире, светлая ему память. При старом настоятеле храм разваливался, воскресная школа не работала, никакой приходской жизни не велось, на литургии три старухи стояли, молодежь церковь по широкой дуге огибала. Отец Владимир, конечно, хороший человек был, добрый и сострадательный, да больной. Почки ныли, гипертония, сердце прихватывало, с легкими что-то, задыхался он. Служил, правда, исправно. Но на сопутствующую работу сил у него не оставалось. Все на матушке Ирине лежало. Та старалась, но для воскресной школы ребят у нас не было, а говорить взрослым о Евангелии ей не по чину. И где денег на ремонт классов взять? В последние годы она и вовсе всякую работу забросила, мужа на службу под ручку водила, честно говоря, прямо на себе тащила, потому что ноги у него не ходили почти. Когда отец Владимир умер, матушка ко мне в слезах после похорон ночью прибежала. Я ее успокаивать стал. Мол, не плачь, Господь все знает, в раю уже душа нашего настоятеля, и хорошо ей там, сейчас ангельское пение слушает, ничего не болит у сердечного. А она мне: «Не о супруге моя печаль. Уж кто-кто, а он точно заслужил Царствие Божье. Я о храме беспокоюсь. Сам знаешь, должен был еще неделю назад молодой батюшка прибыть, а все нет его».