Наталья Александрова - Бриллиант из крокодиловых слез

Профессору Кряквину по обыкновению снилась Африка.

Во сне он участвовал в традиционном празднике племени козюмбра. Почетным членом этого племени Валентин Петрович состоял уже несколько лет.

Такие праздники соплеменники профессора устраивали после удачной охоты, по случаю прибытия гостей, в честь завершения строительства новой хижины из пальмовых листьев, по поводу победы любимой футбольной команды, свадьбы или развода одного из членов племени, во славу вовремя прошедшего дождя или просто без всякого повода.

Традиционный праздник начинался с боя барабанов, который созывал все племя на главную площадь деревни. Рассаживались вокруг огромного костра и следили, как над костром поджаривается на вертеле баран или поросенок. Чтобы наблюдать за процессом было интереснее, участники праздника пили молодое пальмовое вино и пели народные песни. Пока баран или поросенок жарились, хозяевам и гостям случалось выпить по два-три бочонка пальмового вина.

Вот и на этот раз под ритмичный барабанный бой члены племени расселись вокруг костра и пустили по кругу флягу, выдолбленную из тыквы.

Валентин Петрович занял положенное ему почетное место, протянул руку за флягой и вдруг понял, что что-то не так.

На вертеле над костром не было никакого жаркого.

Ни барана, ни поросенка, ни антилопы, ни дикой козы.

– Как же так? – с удивлением обернулся профессор к ближайшему соседу. – Где поросенок?

– Вот, – коротко ответил тот и указал толстым черным пальцем на самого Валентина Петровича.

– Не понял, – протянул профессор.

К Валентину Петровичу уже подскочили двое рослых африканцев. Они обхватили профессора поперек туловища, натянули ему на голову мешок и легко подняли над землей.

– Что вы делаете? – закричал профессор, пытаясь вырваться. – Сейчас же отпустите меня! Я протестую!

Но его не слушали и куда-то несли.

Профессор даже догадывался куда.

Его несли к огромному костру. Жар этого костра уже отчетливо ощущался сквозь натянутый на голову мешок.

– Сейчас же отпустите! – кричал Валентин Петрович и изо всех сил дрыгал ногами. – Я доктор наук! Я профессор! Я член ученого совета кафедры сравнительной антропологии! Я лауреат международной премии имени капитана Кука! Меня нельзя есть в соответствии с четвертым параграфом Женевской конвенции! Я почетный член вашего племени! В конце концов, я старый и невкусный!..

Но все его слова не производили на сотрапезников никакого впечатления.

Барабаны забили с удвоенной силой, и члены племени козюмбра, предчувствуя богатое угощение, затянули самую унылую из своих народных песен.

От этой песни Валентин Петрович проснулся.

В первый момент ему показалось, что ровным счетом ничего не изменилось. Его куда-то несут, он обмотан веревками, как праздничный поросенок, и на голове у него мешок. Правда, теперь ему было не так жарко, как во сне. Скорее даже холодно.

– Я почетный член вашего племени! – закричал несчастный профессор.

Точнее, только хотел закричать.

Здесь, наяву, его рот оказался заклеен широким куском клейкой ленты, поэтому вместо крика у профессора получилось нечленораздельное мычание.

– Заткнись, Слон! – прикрикнул грубый голос, и жесткий кулак бесцеремонно ткнул профессора в бок.

– Слон? – хотелось возмутиться Валентину Петровичу. – Вы ошиблись! Я не тот, кто вам нужен!

Но и эти слова превратились в мычание. Похитители еще раз ударили профессора чем-то твердым и прибавили шагу.

Они миновали длинный коридор, затем остановились. Послышалось негромкое ровное гудение, и Валентин Петрович понял, что его везут в лифте.

Они уже снова куда-то шли, только не так долго.

Теперь профессору стало еще холоднее. Вероятно, его вынесли на улицу. Что-то хлопнуло, скрипнуло, и связанную жертву бросили на твердую поверхность. Раздался металлический лязг, и Валентин Петрович скорее догадался, чем почувствовал, что над ним захлопнулась металлическая крышка.

Судя по всему, крышка багажника автомобиля.

Совсем скоро его догадка подтвердилась. Послышалось ровное гудение мотора, и они куда-то двинулись.

Профессору было холодно, жестко и страшно.

При каждом резком повороте он перекатывался по дну багажника и ударялся о его стенки.

К счастью, ехали недолго. Машина остановилась, и Валентин Петрович вздохнул с облегчением. Правда, он тут же понял, что это преждевременная радость: они всего лишь доехали до ворот больницы.

Снаружи донеслись приглушенные голоса:

– Что, снова вызов? Еще одного убогого привезете?

Мелодичный женский голос что-то ответил, но профессор не разобрал слов. Конец сказанного потонул в раскатах хохота.

Мотор снова заурчал, и опять начались его мучения. Профессор перекатывался по дну багажника, то и дело ударяясь о какие-то жесткие предметы. Скоро все его тело превратилось в сплошной синяк. Вдобавок ему становилось все холоднее. Больничная пижама нисколько не грела, а металлический багажник был до того холодным, как будто машина всю предыдущую неделю колесила по Арктике.

Профессор уже пожалел, что он не во сне, там, по крайней мере, его мучения закончились бы намного быстрее. Там его просто давно съели бы соплеменники. И потом, там ему не было бы так холодно.

Машина снова затормозила, и профессор в очередной раз ударился о какой-то металлический выступ. На этот раз мучительное путешествие, кажется, завершилось.

Татьяна Петровна привычно вздохнула и захлопнула за собой дверь хозяйской квартиры.

– Идем уже, несчастье мое! – сказала она белому американскому бульдогу.

Тот жизнерадостно завертел обрубком хвоста и устремился вниз по лестнице. Татьяна Петровна ловко зацепила поводок за перила и нажала кнопку лифта.

– С тобой шею свернешь! Силушки-то немеряно!

Лифт в старом доме был маленький и неудобный, бульдог едва в нем помещался. Снизу раздавались голоса, среди которых Татьяна Петровна без труда различила ненавистный бас генеральши Недужной. Бывшая генеральша всегда оказывалась в центре событий, ей до всего было дело, она привыкла управлять двором, как раньше управляла дивизией покойного генерала. Во всяком случае, ее подчиненные мужа боялись намного больше, чем самого командира дивизии.

Надо отдать должное генеральше: во дворе был порядок, как на плацу. Дворничиха Зинаида мела дорожки по три раза в день. На детской площадке стоящие в ряд песочницы были заполнены песком ровно на две трети, а лавочки выкрашены в защитный цвет, столь близкий сердцу бывшей генеральши. С нарушителями порядка и чистоты Недужная вела беспощадную войну. Она клеймила их позором, громогласно перечисляя провинившихся. Она периодически жаловалась в домоуправление (там ее тоже боялись не меньше, чем комиссий из вышестоящей организации). Наконец, она вывешивала на стене «молнии», где под броским заголовком «Они позорят наш двор!» помещала список жильцов, имевших несчастье попасться ей на глаза в момент совершения неблаговидного поступка.