Алексей Макеев - Волчья стая

Крячко остановил машину на углу Садового кольца и Большого Харитоньевского переулка, отсюда Гуров пошел пешком в сторону Кремля, любуясь этим прекрасным старинным районом столицы, который еще не успели загадить рекламы и вездесущих коммерческие ларьки, расплодившиеся бледными поганками по всей Москве.

Вот и Чистопрудный бульвар, теперь налево, к Архангельскому переулку, туда, где вздымается в ярко-синее сентябрьское небо охряная игла Меншиковой башни, церкви архангела Гавриила.

«Бог мой, – подумал Лев, – до чего же красивые места сохранились еще в Москве, так вот стоял бы и глядел часами… Но какими же, однако, деньжищами ворочает этот фонд „Инициатива“, патронировавший Давиденко, чтобы арендовать помещение под головной офис „Палестры“ в таком районе!.. Заметим, кстати, что один из директоров-соучредителей фонда – Федор Андреевич, бизнесмен, политик и тесть покойного. Престиж, конечно… И политические дивиденды».

Вот он, нужный ему двухэтажный флигелек, спрятавшийся от сутолоки и суетливого мельтешения московской толпы в глубине тихого, по-старинному респектабельного и чинного Потаповского переулка. Фасад украшен декоративными лепными венками, розетками, маскаронами, летящими голубями. А сзади к флигелю примыкает большой и очень уютный двор, огражденный литой чугунной решеткой. Двор такой зеленый, тенистый, аккуратный, что хочется назвать его садом.

Под ногами полковника Гурова тихо похрустывал гравий дорожки, окаймленной китайским можжевельником и фигурно постриженной туей. В темной зелени хвои виднелись нежные розово-лиловые цикламены с серебристым узором на листьях. Была пора их цветения, и аромат стоял такой, что любой парфюмер от восторга с ума бы съехал.

О! Кабинет просто сразу же поражал воображение своим размером и убранством. Темно-коричневый, отлично натертый дубовый паркет. Высокий потолок со старинной лепниной, которую тщательно подновили и отреставрировали: не то нимфы, убегающие от сатиров, не то какие другие мифологические персонажи… В центре потолка закреплена небольшая люстра, похоже, из полированной бронзы. Стильно, чего уж там.

Громадный, точно поле аэродрома, письменный стол, выполненный на заказ в стиле ретро, русский барочный модерн начала ХХ века. Отделан опять же полированной бронзой и чем-то напоминает саркофаг. Над столом – портрет угрюмого седовласого мужчины в наглухо застегнутом сюртуке. По стенам, обшитым деревянными панелями, – книжные шкафы, в недрах которых золотятся корешки книг. Широкие стрельчатые окна с огромными фрамугами затенены с двух сторон шелковыми портьерами. И единственная дань времени – задвинутый в угловую нишу компьютерный столик с мощным «Пентиумом» и отличной периферией. По экрану монитора бесшумно снуют взад-вперед золотые рыбки.

Впечатляет. Сразу ясно: хозяин такого кабинета – человек серьезный. Был.

– И кто же это такой? – спросил Гуров у сопровождавшего его, немолодого уже мужчины, указывая на портрет. – Судя по тому, что я успел узнать о специфике вашего учебного заведения, здесь скорее был бы уместен портрет Антона Семеновича Макаренко.

– Господь сохрани! – с неподдельным ужасом в голосе отозвался заместитель директора «Палестры» по воспитательной работе Анджей Маркович Сарецкий. – Почему-то считается, будто упомянутый вами шарлатан и авантюрист с его дичайшими идеями примата коллектива над личностью был неплохим педагогом. Не верьте! Чушь собачья! А на портрете – великий Песталоцци.

Господин Сарецкий не понравился Льву Гурову резко и сразу. Чуть не полчаса пришлось вчера уговаривать оного господина прояснить некоторые моменты профессиональной деятельности покойного – убиенного, точнее! – Давиденко. И уже по телефонному разговору становилось ясно: возникнут с ним проблемы.

Все верно. Возникли. По всем неписаным законам и правилам на место Алексея Борисовича претендовал именно Сарецкий. А место, как уже успел понять полковник Гуров, отличалось изрядной привлекательностью. Ох, до чего хлебное место, если грамотно использовать некоторые возможности!

Так что любой шум, любой даже намек на скандальные обстоятельства ухода из жизни своего предшественника был Сарецкому крайне неприятен. В такой ситуации люди не слишком доброжелательно относятся к милиции. А никаких формальных оснований допрашивать этого человека у Льва не было. Захочет – будет говорить, а нет – так может и послать куда подальше.

Но Лев Иванович умел быть очень убедительным! Убедил и на этот раз.

Сарецкий оказался высоким сухощавым мужчиной без возраста. Ему можно было дать и сорок, и все шестьдесят. Лоб изборожден морщинами, брови густые, почти сросшиеся, такие же густые, очень коротко остриженные темные волосы, заметно тронутые сединой, тонкий, словно бы лишенный губ рот. И удивительные глаза пронзительного ярко-голубого цвета, как у кота-альбиноса. Очень, сказать по правде, неприятные глаза: холодные, стеклянные, немигающие, заставляющие вспомнить питона в террариуме.

И дикция у главного воспитателя «Палестры» была… своеобразная. Характерная такая. С элегантной хрипотцой.

Как у сливного бачка старого унитаза.

И то, что этот человек склонен к рисовке, считая себя вторым по уму после господа бога, Лев Иванович тоже моментально уразумел. Ну-у… Грех не использовать.

Гуров пристально посмотрел на Сарецкого:

– А почему, кстати, «Палестра»? Мне что-то древнегреческое такое вспоминается…

– Правильно вспоминается, – довольно кивнул тот. – Для милиционера вы весьма эрудированны. Палестра – это в Элладе такая частная гимнастическая и риторическая школа для мальчиков 12—16 лет. Палестры имели открытые площадки, беговые дорожки, бассейны, крытые гимнасии и… много чего еще. В зависимости от того, кто их строил и содержал. А занимались этим главным образом цари. Их тогда на Эгейском полуострове расплодилось немерено. Для своих отпрысков старались. Лучшие учителя, а главным образом, постоянный надзор и тот контингент сверстников, который устраивал венценосца. Опять же, друг перед другом похвастаться можно: вон, дескать, у меня в Беотии – аж три олимпионика из палестры за последние десять лет вышли! А у тебя, Амфитрион? Только один! Так что слабы твои, коллега, семивратные Фивы! Ну и, конечно, намек Давиденко применил… Грамотно. Для понимающих людей. В названии специнтерната. Чтобы знали, куда своих щенков – пардон! – детишек отдают. На дрессировку. Ох, неуместна ваша улыбочка ироничная, господин полковник! Вы, Лев Иванович, о составе наших воспитанников имеете понятие? Раз уж об Антоне Семеновиче Макаренко помянули, то…

– Отдаленное. В самых общих чертах. – Тут полковник Гуров снова слегка погрешил против истины. Очень неплохо Лев успел кое в чем разобраться. – Это одна из причин, по которой я хотел с вами встретиться. Непростой контингент, сложные, сломанные судьбы, вы это имеете в виду? Несчастные дети, трудные подростки…