Ирина Лобусова - Дьяволы с Люстдорфской дороги

Но едва время стало приближаться к полуночи, ему все больше и больше хотелось пойти. Он говорил себе, что ничего не теряет, надо бы посмотреть… И в половине двенадцатого, не выдержав, покинул номер. Он быстро зашагал по направлению к цирку, сжимая в кармане пальто рукоятку револьвера – на всякий случай.

Ворота во двор цирка не запирались. Внутри же, как и в тут страшную ночь, стояла мертвая тишина. Артисты давно спали. Спали даже животные. Хозяин труппы шел очень осторожно, стараясь лавировать в темноте.

Из фургона фокусника уже успели вывезти вещи. Хозяин труппы специально заплатил двум подсобным местным рабочим, чтобы те освободили фургон. Они забрали все, даже старый реквизит. Старый же фургон остался стоять во дворе – либо как пристанище для нового фокусника, либо как ненужный реквизит, который всегда можно сбыть с рук, когда закончится гастроль.

В конюшне, расположенной тут же, во дворе, тревожно заржали лошади, словно беспокоясь о чем-то, и хозяин труппы вздрогнул от неожиданности, как от удара. По спине его заструился ледяной пот – из-под двери фургона фокусника пробивался свет. Крепко сжимая в кармане рукоятку револьвера, хозяин направился туда.

Дым стлался по полу, сбиваясь в клочья самого настоящего тумана. Внутри фургона была пустота. Но на страшном крюке под потолком висела тусклая керосиновая лампа. Раскачиваясь от сквозняка, она бросала на стены причудливые тени. И казалось, что в комнате движутся какие-то призраки, заполняя все помещение.

Посередине стояла черная металлическая клетка, внутри которой, вся скованная цепями, застыла человеческая фигура. Это был молодой мужчина в черной одежде. Длинные темные волосы спадали на его лицо. Скованные кандалами руки были прикреплены к потолку клетки, а все тело обмотано цепями. Мужчина застыл неподвижно, не подавая признаков жизни, а вокруг клочьями стлался густой белый дым.

Выпустив из рук заветную рукоятку револьвера, хозяин цирковой труппы задрожал так, что едва не потерял сознание. Ужас накатывал на него волнами, душил, как живое человеческое существо, багровым туманом застилал глаза. Он попытался что-то сказать, но вместо слов у него вырвалось дурацкое нечленораздельное мычание. Он хотел закричать – но вместо крика у него вырвался хрип.

Дрожа, он стал отступать назад. В этот момент раздался оглушительный взрыв – прямо тут, в комнате фургона. И по стенам заплясали огненные языки пламени, в которых исчезла страшная клетка. Хозяин бросился к двери… Но путь ему перегородил молодой мужчина, в котором хозяин труппы узнал того самого человека, который только что был в клетке.

– Да погодите вы!.. – Мужчина схватил его за руку. – Простите, что напугал.

– Пожар… Огонь… – Хозяин труппы лепетал что-то, весь дрожа, чувствуя себя так, словно переживал свой самый страшный кошмар. От ужаса даже разболелось все его тело – так, словно его избили палками. Подобного состояния он не испытывал еще никогда в жизни.

– Успокойтесь, нет никакого пожара! Это всего лишь мой фокус. Оглянитесь. – Мужчина говорил спокойно, даже весело, и это вдруг подействовало на хозяина труппы самым успокаивающим образом. Подчиняясь этому бодрому голосу, он обернулся.

И действительно: никакого пожара в комнате не было. Исчезли и языки пламени, и туман. На дощатом полу в пустом помещении стояла только металлическая клетка с цепями. Кандалы в потолке клетки были расстегнуты, а цепи лежали внизу.

– Кто вы такой? – Хозяин труппы обернулся у мужчине, но тот, словно пытаясь скрыть свое лицо, намеренно отступил в тень.

– Ваш новый фокусник. Я слышал, что у вас вакантное место. Надеюсь, вы возьмете меня в свою труппу?

– Да, но… Я просто потрясен… Как вы это сделали?

– Позвольте мне не выдавать своих собственных секретов. Все, что вы видели, – всего лишь фокус. У меня много таких.

– Признаюсь, я поражен. Я никогда не видел ничего подобного, – голос хозяина дрожал.

– Не сомневаюсь, – улыбнулся незнакомец. – Я готов работать в вашем цирке. Вам ведь нужен новый фокусник. Это я.

– Как вы узнали?

– Слухами земля полнится. О том, что произошло, рассказали добрые люди. Простите, если вас напугал. Просто мне хотелось вам продемонстрировать себя в лучшем виде.

– И вы это сделали. Но откуда вы взялись?

– Отовсюду понемногу. Я работал в Америке, в цирке Барнума и Бэйли. Я знаю, чем поразить публику. Я знаю, что ей нужно, и как заставить публику дрожать от восторга и ужаса и ломиться на представления. Вы не пожалеете, что наймете меня.

– Хорошо. Считайте, что вы в труппе. Завтра утром составим контракт. Вы можете использовать этот фургон, если хотите.

– Отлично. Как видите, я уже занес сюда свой реквизит.

– Но мне нужно знать ваше имя. Как ваша фамилия?

– Я выступаю под псевдонимом. Я укажу его в контракте. Моя фамилия слишком простая… Иванов.

– Прекрасно… месье Иванов.

Хозяин труппы пытался разглядеть лицо нового фокусника, тонувшее в полумраке. Во внешности его не было ничего примечательного, если не считать какой-то странной, болезненной бледности, с ходу бросающейся в глаза. Несмотря на то что все уладилось самым лучшим образом, хозяин труппы совсем не испытывал радости. Он все еще не пришел в себя от пережитого ужаса. А от нового фокусника у него был мороз по коже. Он стал бояться его до полусмерти, но ни за что бы не признался в этом. Это был какой-то потаенный, глубинный, словно позорящий его страх.

Снег стал таять, оставляя сырой туман в воздухе. Появился холодный, пронизывающий ветер ледяной одесской весны. Предвестником будущей летней жары всегда приходил этот сырой холод с ветрами. Ветер, самый настоящий, разбушевавшийся норд-ост, валил с ног, заставляя прохожих держаться за стены домов. На море разыгрался шторм. Непогода не была неожиданной неприятностью – весной, после снега, бывало и не такое. Черные вздыбившиеся валы свирепой морской воды уничтожили немало рыбачьих лодок и больших кораблей.

В городе же постоянно была грязь, неспособная высохнуть из-за вечной сырости. Там, где тротуары и мостовые были вымощены камнями (а было это, в основном, в центральной, богатой части города), еще можно было более-менее нормально ходить. По мощеным мостовым даже ездили экипажи и (все еще редкость в городе) настоящие автомобили, а копыта лошадей не разъезжались в намокшем, грязном снегу. Но на Молдаванке и в других бедняцких предместьях почти по щиколотку стояла непролазная, размокшая грязь. Давно привыкнув к этой грязи, местные жители легко находили дорогу домой, лавируя в узких лабиринтах дворов.