Николай Свечин - По остывшим следам

– Что скажете, господа? – спросил премьер, быстро входя в кабинет. – Но, пожалуйста, негромко: сын только что заснул.

– У Алексея Николаевича готово заключение. Я решил, что лучше сообщить вам его как можно быстрее, – доложил директор Департамента полиции.

– Правильно решили, – кивнул Столыпин. – Вы уже, полагаю, догадались, кто заинтересовался вопросом?

– Ее Величество? – предположил сыщик.

– Точно так. Там… – Столыпин замялся и переменил тему: – Э-э… Чаю приказать?

– Спасибо, – ответил за обоих гостей Трусевич.

Премьер-министр вышел в приемную распорядиться. Когда он вернулся, вид у него был сконфуженный.

– Дело вот в чем, – начал он. – Ее Величество изволили вызвать меня вчера для личной аудиенции. Сразу после доклада государю. В комнате присутствовала еще герцогиня Лейхтенбергская, Анастасия Николаевна.

– Фаворитка царицы, – пояснил Лыкову Трусевич. – Большая шельма и истеричная дура на метафизическо-религиозной почве.

Столыпин поморщился – речь как-никак шла о представительнице правящей фамилии. Но не стал одергивать подчиненного, а продолжил:

– Государыня спросила у меня, имеются ли в Министерстве внутренних дел опытные сыщики. Я ответил утвердительно. Затем Александра Федоровна заявила, что требуется разыскать икону Казанской Божьей Матери. Якобы она не погибла, как решил казанский суд, а цела и где-то скрывается. Я попросил разъяснить, на что опирается такое мнение. Ну… мне ответили, что на высшие силы.

– Высшие силы? – переспросил Лыков, не веря своим ушам.

– Именно так, – бесстрастно ответил Столыпин, отводя взгляд.

– А могу ли я узнать точнее? – спросил Лыков.

– Можете. Когда сами предстанете перед государыней.

Сыщик почувствовал, что влип.

– Да, вам придется переговорить с Ее Величеством об этом, – пояснил премьер. – Завтра к девяти часам утра будьте на Эрмитажном причале. Поплывете вместе со мной в Петергоф.

Трусевич хотел что-то возразить, но Столыпин не дал ему сказать:

– Решение принято, чего теперь. Лучше пусть Алексей Николаевич сообщит, к каким выводам он пришел, изучив материалы суда. Могла священная икона уцелеть или это глупые россказни?

– Могла, ваше превосходительство, – рубанул с плеча сыщик.

– Да вы что?! – опешил премьер. – Ну-ка докажите.

Лыков выложил из принесенной папки лист бумаги:

– Вот. Здесь коротко, я дополню на словах.

Столыпин и Трусевич, заинтригованные донельзя, откинулись на спинки стульев и приготовились слушать. Тут принесли чай. Едва лакей удалился, Алексей Николаевич начал:

– Как известно, кража произошла в тысяча девятьсот четвертом году, в ночь на Петров день [1] Петров день – 29 июня (здесь и далее примеч. автора). украдены были две чудотворные иконы: Казанской Божьей Матери и Спасителя. Следствие обвинило в страшном святотатстве воров Чайкина и Комова, первый был признан главарем, а второй – его сообщником. Третий, ювелир Максимов, будто бы сам не крал, но купил снятые с похищенных образов золото и драгоценные камни. Так вот… – Лыков отхлебнул из стакана и продолжил: – Сами иконы отысканы не были. Полиция нашла золото и камни, да и то не все. А еще горсть золы в печке, вместе с бархатом, гвоздиками и петлями от оклада. Это дало основание обвинителю сказать следующее. – Лыков стал читать с листа: – «Как ни тяжело, как ни безотрадно, но надо признать, что иконы сожжены. Если бы преступник хотел воспользоваться иконой, он не стал бы срывать с нее бархат, которым она, за исключением лика, вся была зашита. Да и времени у преступников не было бы – они были задержаны, как говорится, по горячим следам. На вопрос о том, где святые иконы, подсудимые упорно молчат, как мне кажется, потому, что у них не хватает духу, несмотря на всю их дерзость, открыто, в присутствии всех сказать, что святые иконы ими сожжены». – Сыщик повернулся к начальству и ехидно заметил: – Это у Чайкина не хватило духу? Да у него той самой дерзости на семерых!

– Продолжайте, – серьезно сказал Столыпин. Видимо, его самого как истинно верующего человека вопрос о судьбе святых образов сильно интересовал.

– Так вот. Суд присяжных принял вывод государственного обвинителя на веру. Более того, никто вообще не искал иконы, все ловили похитителей. Надо отдать должное казанской полиции: они действительно быстро раскрыли кражу. Нашли жемчуг с окладов, обрезки золотой ризы, инструменты для переплавки. Обнаружили хорошо спрятанные тайники Чайкина. Но сами иконы странным образом оказались вне интереса сыщиков. Полиция доверилась заключению «сведущих людей», что зола в печи и есть все, что от них осталось, – заключил Лыков.

– Но ведь свидетели на суде заявили, что образы сожгли у них на глазах, – возразил Столыпин.

– Да, так утверждала Евгения Кучерова, девятилетняя дочь сожительницы Чайкина, – подтвердил Алексей Николаевич. – Но девочка была аттестована на суде как лгунья, испорченная не по годам. Она в самом деле говорила то одно, то другое. Показания Евгении по остальным эпизодам проигнорировали. А в гибель икон почему-то поверили. Присяжный поверенный Тельберг, защитник Чайкина, – единственный, кто подверг это сомнению. Но ничего не смог доказать и никого не убедил. Странное впечатление складывается, когда читаешь материалы суда. Все мелочи изложены, все детали, даже ненужные, препарированы. А главный вопрос закрыли одной фразой обвинителя. Почему так?

– То есть вы полагаете, что образ, священный для всей России, мог уцелеть? – с волнением в голосе спросил премьер-министр.

– Да. Чайкин хорошо понимал, что стоимость самой иконы много больше всех ее украшений. Определенные люди дали бы за нее миллион.

– Миллион?! – взвился Трусевич. – Откуда такая цифра?

– Я справлялся у антикваров, – ответил Лыков. – Тех, кто работает со старинными иконами. Кстати, они мне подтвердили: в обществе так и не согласились с решением суда. Слухи, что священный образ цел, не ослабевают. И государыня права, что обратилась к этому вопросу. Миллион за дониконианскую икону, чья великая сила прославлена и не подлежит сомнению? Для богатых староверов – запросто.

– Так. Чайкин не дурак, чтобы жечь миллион, – повторил тезис Лыкова Столыпин. – А еще есть аргументы?

– Есть. Сообщники найдены не все. Сторож Захаров говорил на следствии, что видел четверых грабителей. Но к нему не прислушались и решили, что воров было двое, те самые Чайкин и Комов. Почему? И не оттого ли иконы исчезли, что их унесли другие сообщники? Далее. Пропали и бриллианты на большую сумму. Прочие драгоценные камни с окладов удалось отыскать и золото с серебром тоже. А бриллианты – нет.

– Чайкин спрятал их лучше, чем серебро, – предположил Трусевич. – И мечтает бежать с каторги и разрыть тайник. Камни-то мелкие, спрятать их нетрудно.