Леонид Петропольский - Спарта. Игра не на жизнь, а на смерть

– И чего меня в школу олимпийского резерва не взяли? Занимался бы делом, с нормальными людьми общался, а не как сейчас…

Палий, не прекращая разминку, спросила:

– А я что, не нормальная?

– Лесь, ты свой человек. Я ж не о тебе…

– А я о себе. Я тебе кто – «нормальный человек»? «Свой парень»? И все?

Довженко подумал секунду и высказался:

– Ты мне лучший друг.

Палий перестала вращать руками, распрямилась:

– Я домой.

– А бегать?

– Пока.

И ушла. Довженко пожал плечами, но догонять не стал, начал пробежку. Однако в этот день все словно сговорились портить ему настроение. Не успел он пробежать и сотни метров, как со скамейки навстречу ему поднялся Баграмов, преградил дорогу.

– Что надо? – не слишком вежливо спросил Довженко.

– Гоша, ты помнишь, что я тебя сюда вытащил? – начал физрук. – Благодаря мне тебя взяли в команду! Я тебя вывел в большой спорт! Ты должен…

– Ничего я никому не должен! – прервал Довженко.

– Нет, должен! Нельзя забывать учителей своих, тех, кто в тебя душу…

– Что надо, я спрашиваю?

– Скажи ему, скажи! Скажи, что мне можно доверять, что я буду молчать! Буду молчать! Если только вы все тоже будете! Скажи ему!

Он был так противен, так жалок, что Довженко не выдержал и оттолкнул его от себя. Баграмов упал в густые кусты у дорожки и застрял там, а Гоша продолжил пробежку…

…Ира Шорина стояла за углом собственного дома и поглядывала на часы. Пора бы уже! Ага, вот запиликал домофон, дверь открылась, и вышел мальчик лет шести. Он придержал дверь, чтобы могли выйти двойняшки лет четырех, мальчик и девочка. Из окна за ними наблюдала их мама – тучная, рано постаревшая женщина.

Ирина подождала, пока дети отойдут подальше, чтобы их не было видно из окна, догнала их и принялась обнимать. Достала из кармана шоколадки, небольшие игрушки, раздала двойняшкам. И все вместе они направились к детскому саду.

– Поздновато вы сегодня, Севка, – заметила она старшему мальчику.

– Мать орала, – объяснил он. – Двойняшки куртки порвали на горке.

Ира сняла шапку у девочки, увидела криво заплетенные косички.

– Сам заплетал? – спросила Севку.

Тот пожал плечами:

– А кто?

– Придем, я переплету.

– Илка, я хочу стлижку, как у тебя, – попросила девочка Варя.

– Сделаем, – обещала Шорина.

– А ты когда домой вернешься? – поинтересовался Севка.

И тут Ирина вспомнила:

– Слушай, братан, у тебя же день рождения через неделю! Чего тебе подарить-то?

У Севки ответ был давно готов:

– Планшет.

– Ладно, – уверенно ответила Шорина.

– Чё, серьезно? А деньги где возьмешь?

– У Деда Мороза одолжу! – усмехнулась Ира. – Шагай быстрее, мелкие, в сад опоздаем!

…По расписанию у одиннадцатого класса сегодня английский, но вести его некому. Все сидят за партами, а за учительским столом стоит Барковский.

– Однокласснички! – начал он свою речь. – Мы должны быть сильными сейчас. А вы скисли. Депрессняк нам сейчас вообще не нужен.

– А что сейчас нужно? – спросила Суворова.

– Я думаю, надо расслабиться, порубиться в «Спарту».

– Без меня, – послышался голос Марата.

– О, бунт на корабле! – констатировал Худяков. – Мурик, ты чё?

И тут вскочила Белодедова:

– Как вы можете?! Как вы все это проглотили?! Живодеры чертовы!! Вы живые вообще?! Настя с пробитой башкой в морге лежит! Кровь на асфальте, вот такая лужа! А у вас депрессняк?!

Марат подошел к ней, обнял; Наташа тут же принялась рыдать. Однако ее слова не произвели никакого впечатления на Барковского.

– Пошли поиграем лучше, – он гнул свою линию. – Сами знаете, будет легче.

– А ты еще не наигрался? – зло спросил Марат. – Тебе мало?

– А тебе достаточно?

– Заткнись, Барк! – предложил Марат. – Просто заткнись.

И тут в разгорающийся конфликт вмешалась Шорина. Она подошла к Белодедовой; отстранив Марата, сама обняла ее, сказала:

– Правда, пошли. Там полегче станет.

И все послушно потянулись к выходу…

…Эксперты с утра обследовали квартиру Истоминой. В маленькой уютной комнате все свободное место было отдано книгам. Кухня крохотная, и на ней негде готовить – только разогреть. Никаких признаков присутствия мужчины.

Крюков исследовал письменный стол и книжные полки. Фотографии классов складывал в отдельную стопку. Сверху положил фотоальбом, подписанный и разрисованный всеми учениками одиннадцатого класса.

Обходя экспертов, к Крюкову пробралась Липатова – в белом пальто и роскошных замшевых сапогах.

– В чем дело, Крюков? – с ходу спросила она. – Ты ведь сказал, будешь отказ писать!

– Погоди, – остановил ее капитан. – Пошли на балкон, поговорим.

Вышли на балкон. Этаж был высокий, перед ними расстилалась панорама спального района.

– Представь себе, что ты задумала покончить с собой… – начал участковый.

– Типун тебе на язык! – отозвалась Липатова.

– Что ты выберешь? Сигануть отсюда, где от тебя гарантированно мокрого места не останется, или бить какое-то пошлое стекло в мужской раздевалке спортзала, резать о него лицо в семи местах…

– В восьми. Я читала отчет.

– Хорошо, в восьми. Но ты же девочка, ты боишься боли, боишься быть некрасивой. И прыгать с третьего этажа… Никакой гарантии на перелом шеи не было, ей просто повезло. Кстати, по статистике самоубийцы прыгают в верхней одежде. А она в чем была, в том и вышла…

– Вчера ты обещал не впадать в истерику из-за каждого самоубийства, – напомнила Липатова. – А сегодня все изменилось? Закрывай дело, Крюков, или я сама его закрою.

Тут дверь открылась, и на балконе появилась запыхавшаяся Тоша.

– Привет, ты откуда такая? – спросила Липатова.

– Из морга, – ответила Тоша.

– Излагай, – предложил ей Крюков.

– В общем, на теле покойной нашлись следы избиения, – сообщила Тоша. – Сломанное ребро, а на лице – незажившие гематомы.

– Срок?

– Несколько недель. Точнее не скажу.

– Может, это авария? – спросила Липатова. – Или спортивные травмы?

Тоша покачала головой:

– Если только она боксом не занималась.

Крюков покрутил головой:

– Неужели сто десятая статья? Доведение до самоубийства? Прошу разрешения изучить. В честь того, что вы сегодня совершенно неотразимы.

Липатовой перспектива нового расследования совершенно не нравилась. Но делать было нечего.

– Работайте, – разрешила она. – У вас две недели. Насчет неотразимости – у Машки сегодня отчетный концерт, Малый зал консерватории. Так что прости, что не в кедах.

– Спасибо, Ань, – проникновенно сказал Крюков.

– Да пошел ты, – буркнула Липатова и удалилась.

А Тоша заинтересованно спросила:

– Что, правда, у вас в студенчестве был роман?

– Ну, ты же вечно замужем, – ответил Крюков, после чего крикнул в глубь квартиры: – Сёма! Ну, что там, записки предсмертной не нашли?