Джонатан Келлерман - Убийца

– Я с большой пользой для себя провела этот час. До свидания.

Следующий шаг: визит к Шери Сайкс и ее дочке.

Они жили в квартире-студии между Вестерн и Голливудом, в десятиквартирном доме общей площадью футов пятьсот, не роскошном, в районе, населенном маргиналами.

Хозяйка уже ждала меня у двери и, едва я появился, взмахнула рукой, приглашая войти. Сильно пахло лизолом, и я решил, что она наводила чистоту перед встречей.

Прибираться оказалось особенно негде. Кровать-раскладушка под тонким белым покрывальцем, украшенная парой батиковых подушек, на вид совершенно новых. Рядом – детская кроватка. Кресло на двоих, крытое потертым твидом, занимало почти все остальное пространство крошечной комнатенки. Раскладной столик, также на двоих, раскорячился в кухонном уголке, вылезая одной парой ног в комнату. Рядом с компактным холодильником угнездился пылесос. Перед раковиной втиснулся высокий пластиковый стульчик.

Почти весь пол был занят игрушками, составленными аккуратными рядами. Неплотно закрытая дверь стенного шкафчика позволяла разглядеть стопки одноразовых подгузников, баночки с детскими пюре и другими продуктами для «начинающих», коробочки с детскими крекерами из непросеянной муки, упаковки органического «полезного яблочного сока», складную коляску.

– Станция «Детский мир», – пошутила Ри Сайкс; тембру ее голоса мог позавидовать иной орган «Хаммонд» [11] Орган «Хаммонд» – электромеханический музыкальный инструмент, спроектированный и построенный Л. Хаммондом в 1935 г. Предназначался для церквей как недорогая замена настоящему органу, однако широко использовался в блюзе, джазе и роке. . Сонная девчушка у нее на руках зашевелилась.

– Она сейчас засыпает или, наоборот, просыпается? – спросил я.

– Просыпается, – сказала мать. – Всегда медленно, никогда не плачет. Бывает, я проснусь, а она стоит в своей кроватке и смотрит на меня. Я возьму ее на руки, подержу, и она вся так и раскроется, прямо как цветочек.

И она ласково провела ладонью по темным кудряшкам. Рамбла Пасифико Сайкс не спешила показать мне свое личико; все, что я видел, была одна щечка – пухлая, раскрасневшаяся со сна, и шейка в мелких бусинках пота. Девочка была одета в розовую пижамку с котятами, панамками в горошек и пляжными мячами. К матери она прижималась так крепко, что ее розовый младенческий ротик съежился, превратившись в бутон.

Про себя я отметил: девочка миловидная. Рост соответствует возрасту. Упитанность нормальная. Ведет себя спокойно.

Вдруг маленькая грудка поднялась и снова опустилась, вздохнула. Одна рука потянулась к подбородку Ри. Та поцеловала ей пальчики. Глаза Рамблы оставались закрытыми.

– Вот мое сердце, – сказала Шери.

Я сел в твидовое кресло, Ри опустилась на краешек кровати-раскладушки, Рамбла продолжала льнуть к ней. Дыхание девочки ненадолго участилось, потом снова замедлилось – она уснула.

– Наверное, не отдохнула еще, – сказала Ри. – Она у меня любительница поспать; в два месяца могла проспать всю ночь, не просыпаясь.

– Это хорошо. А когда вы забрали ее от Конни, что-нибудь изменилось?

– Вы имеете в виду, к худшему? Хотелось бы мне сказать «да», но, говоря по совести, с ней все было в порядке. Правда, она очень обрадовалась, увидев меня, так и скакнула мне в руки. В чем я совсем не была уверена – ну, знаете, думала, может, она забыла меня… Но она помнила.

– То есть она переключилась немедленно.

– Ага. – Шери подняла глаза к потолку. – Тоже не совсем правда. Сначала она как-то притихла. Когда я хотела ее поцеловать, она отворачивалась. Но недолго, может, с полдня, а потом все снова стало по-старому.

Медея Райт наверняка воспользовалась бы этим как доказательством того, что Конни Сайкс отлично справилась с ролью временной матери. А если Майрон Баллистер не дурак, то он наверняка повернул бы ситуацию в пользу Ри, заявив, что это пример врожденной привязанности ребенка к своей матери.

Но я обратил внимание лишь на сам факт, а его интерпретацию отложил на попозже.

Ри прикусила губу.

– Я вот что хочу сказать, доктор. Чтобы вы не считали меня жестокой или сумасшедшей: я наломала дров, и я это понимаю, ясно? Во-первых, не надо было мне вообще уезжать. Во-вторых, раз уехала, не надо было задерживаться так надолго. Но Конни все твердила мне: все, мол, хорошо, и потом, это же был первый раз, когда мы – ну, то есть я и Конни – что-то делали вместе, понимаете? Мне понравилось. И не только из-за Рамблы, что она под присмотром, но и потому, что я и Конни, мы… ну, короче.

– У вас было ощущение, что Рамбла сблизила вас с Конни?

– Мне так показалось. Потому что раньше мы никогда… она всегда давала мне понять, что я дура. Я знаю, что умная у нас она, но… И учиться, наверное, можно было получше, но мне так трудно все это давалось… Чтение, цифры. Да вообще все. Очень трудно. Я старалась, как могла, но у меня не получалось. И все равно, незачем ей было выставлять меня дурой.

Глаза у нее стали мокрые. Она стала качать Рамблу. Маленькая ручка подползла к ее косе, стиснула пальчиками.

– Она это любит. Мои волосы. Наверное, для нее это как страховочный трос, как вы думаете?

– Может быть.

– Ну, в общем…

– Вы надеялись, что впредь вы с Конни будете ближе.

– Потому что она вела себя по-другому. Теперь-то я знаю, что она притворялась, но тогда как я могла понять? Я человек доверчивый.

– Как – по-другому?

– Она обращала на меня внимание, доктор Делавэр. Говорила со мной, как со взрослой, как нормальной сестре и положено. И потом, когда я ей звонила и она говорила мне, что у Рамблы все прекрасно, а я заслужила каникулы и чтобы я развлекалась дальше, – мне казалось, что она и правда меня одобряет. Впервые в жизни.

– Это вас ободрило.

– Но я все равно виновата, знаю. Нельзя было так надолго бросать мою любимую детку. И еще, я вас все-таки обманула, доктор: она не прыгнула мне в руки сразу, как только меня увидела. Сначала она смотрела на меня с испугом, и вот когда сердце ушло у меня в пятки, и я подумала: «Ну, все, девочка, на этот раз ты облажалась по-крупному. Единственное, что у тебя в жизни было стоящего, и то ты испортила». В общем-то, она меня приняла, просто вела себя как-то очень тихо. Правда, недолго: полдня прошло, и она уже льнула ко мне вовсю, вот как сейчас.

Шери опустила взгляд на дочь.

– Держала меня за волосы, тоже как сейчас. Знаете, как газовая горелка: зажигаешь ее снова, и она горит, будто и не гасла.

И она поцеловала девочку в пухлую щечку.

– Я люблю тебя, люблю, люблю лапочку мою.

Рамбла пошевелилась. Открыла глаза. Лениво улыбнулась матери.

Увидев меня, она схватилась за Ри еще крепче и захныкала.